Юрий Бурносов - Числа и знаки. Трилогия

Одно лишь обстоятельство радовало субкомиссара - все перенесенные лишения закалили и укрепили его, прежде чрезвычайно немощного и склонного к различным хворям. Нет, физических сил у него не прибавилось, но как быстро излечился Бофранк после удара по голове! Раньше он, должно быть, лежал бы несколько недель в постели, общаясь с лекарем слабым голосом и принимая горькие порошки. А постоянные походы, лазания по подземным ходам, стрельба и драка?

Размышления Бофранка прервал Оггле Свонк, о котором мы совсем забыли упомянуть: сей пронырливый и вороватый молодой человек ехал вместе со всеми, исполняя, как и в первом путешествии Хаиме Бофранка, обязанности проводника и слуги.

Выглядел Оггле Свонк виноватым, из чего субкомиссар заключил, что бывый морской разбойник что-то сотворил и вот теперь вздумал каяться; так оно и вышло.

– Хире Бофранк, - спросил вкрадчиво Свонк, - простите ли вы меня?

– Что еще ты наделал?

– Один господин просил меня передать вам письмо, а я за делами запамятовал…

– Неудивительно, особенно если учесть, что у тебя забот всего-то спать да играть в карты и камешки… Что там за письмо и кто передал его?

– Тот хире назвался Урцелем Цанером и приходил, как раз когда вас хотели арестовывать… Я сунул письмо в карман, да забыл про него. Вы уж не ругайте меня, хире Бофранк!

– Давай, давай его сюда и перестань испрашивать прощения, сердиться на тебя все равно мало толку, - сказал Бофранк, принимая от Свонка небольшой конверт желтой бумаги.

«Приветствую вас, хире Бофранк! - писал чирре Демелант, а ныне писец Урцель Цанер из Бараньей Бочки, коего Бофранк пытался разыскать, да не успел. - Не знаю уж, где застала вас сия эпистола; надеюсь лишь, что все с вами хорошо.

Верно, странным человеком казался я вам и уж тем более кажусь теперь. Знаю, вы меня искали, но я счел за благо укрыться до поры до времени, ибо испытываю необъяснимый страх. Хотя отчего необъяснимый? Объяснения есть, но осмелюсь ли я высказать их?

Помните ли вы, хире Бофранк, как я сказал вам, что бежал из поселка в большой спешке по указанию некоего Тимманса, секретаря ныне покойного грейсфрате Броньолуса? Я солгал вам. Я бежал из поселка, ибо боялся, что так или иначе откроется правда, боялся и костра, боялся… я боялся всего, хире Бофранк. С самого вашего появления я лгал вам, и не только ложью, но и смертоубийством запятнал я себя. На моих руках - кровь тех невинных, хире Бофранк.

Эпистолу сию я пишу сейчас с такой смелостию, ибо только что принял истолченный и смешанный с вином корень каппы».

Бофранк понял, что несчастному оставалось с момента написания этих строк жить менее суток - корень каппы довольно безболезненно в сравнении с большинством ядов, но все же неумолимо разрушал все внутренние органы, а противоядия не существовало. Стало быть, чирре уже мертв…

«Что же остается мне, злосчастному? Пожелать вам удачи, хире Бофранк, и испросить прощения, ежели такового я достоин.

Мир вам».

Так закончил свое письмо чирре Демелант, он же Урцель Цанер. Смяв листок, Бофранк отпустил его, и легкая бумага, несомая ветром, полетела в покрытое инеем поле, над которым все ярче разгоралось солнце. Потому что уже не было важно, кто послужил орудием Люциуса в далеком северном поселке.

Путь, избранный старичком алхимиком, проходил через поросшие густым лесом не слишком высокие горы, которые даже можно было поименовать холмами. Опасных подъемов и спусков, узких троп по самому краю бездонных ущелий он не содержал, а заброшенность дороги объяснялась тем, что городок рудокопов, через который она, собственно, и проходила, был заброшен более ста лет назад, когда недра иссякли и не могли более прокормить тамошних обитателей.

Ночевали в небольших деревушках, где в приземистых бревенчатых домах без окон жили лесорубы и овцеводы. Нелюдимые и хмурые, они поначалу уже собрались было отказать путникам в ночлеге, однако полновесное золото из мешочка грейсфрате Шмица мгновенно переменило их решение. Еда была сытной, но простой и лишенной всякой приятности; вместо вина и пива здесь подавали одну токмо брагу, чрезмерно хмельную и омерзительную на вкус. Понравилась она, пожалуй, одному только Бальдунгу, каковой постоянно возил с собою целую баклажку, регулярно восполняя ее в каждой новой деревеньке.

В этих местностях слыхали о чумном поветрии, безжалостно опустошавшем южные окраины и в том числе столицу; однако ж заразы не пугались, со здравой рассудительностью, присущей многим необразованным людям, полагая, что коли по дороге из столицы никто из приезжих не помер, стало быть, и зараза к ним не прилипла.

Никаких следов Проктора Жеаля в пути не обнаруживалось, однако Гаусберта пребывала в глубоких раздумьях, результатов которых не сказывала, однако же говорила, что идем, дескать, правильно и нагоним его, когда потребуется.

Не видно было и кошек, столь организованно выступивших из столицы вместе с отрядом. Пару раз Бофранку казалось, что он слышит их мяуканье в лесу, но то могли быть и дикие коты либо рыси, в изобилии обитавшие в здешних местах.

Миновали заброшенный городок рудокопов. Стоявший в уютной долине на берегу небольшого озера, он был с трудом различим среди буйной растительности, пленившей строения вскоре после того, как их покинули люди. Некоторые дома совсем сокрылись под ползучими кустарниками; другие еще возвышались, изнемогая под тяжестью оплетавших их ветвей.

Ночевать вблизи заброшенного городка не решились, ибо, как известно, в подобных местах может водиться всякая нечисть. Посему устроились на ночлег в достаточном отдалении - прямо в лесу, на вершине одного из холмов, окружавших долину; сидя у костра и глядя вниз, Бофранк видел странные зеленоватые огоньки, то и дело поблескивавшие на нежилых улочках. Спросив у Гаусберты, что бы это могло быть, он получил в ответ загадочную улыбку, согревшую его сердце своей приятностью, но не давшую, однако ж, ответа на вопрос. Зато словоохотливый старичок Базилиус Кнерц не упустил случая проявить свою ученость и высказал все имевшиеся насчет огоньков предположения - от проистекающего сквозь трещины в земле особого газа до блуждающих душ погибших в штольнях рудокопов, что вернулись в свои дома и мечутся в поисках близких, невесть куда пропавших.