Стэл Павлоу - Троянский конь

Норт записал в блокнот свои соображения. «А-Ген».

– Где зарегистрирована эта фирма?

– Этого я не знаю. Просто не успел выяснить. Куча времени ушла на проверку Чайна-тауна.

Норт всем весом привалился к спинке стула. Приятно было узнать, что Мартинес такой сообразительный, однако чего еще они не выяснили? Что упустили? Где-то должен был остаться след в бумагах.

«Деньги?»

– Интересно, как Гену платили в «Мемори фармацевтикалс»?

Мартинес уже подумал об этом.

– Обычными чеками. Я уже проверил. Но он больше не пользуется банком, через который ему перечисляли зарплату, и у них нет его нынешних реквизитов.

– Но у кого-то есть. Когда я его видел, на нем были спортивные туфли за две тысячи долларов. Где-то же он обналичивает свои чеки!

– Ну, я искал его автопоиском… Он не голосовал, у него нет кредитной карты, нет никаких закладных, даже телефона нет…

«Что-то не сходится…»

– Но Кассандра Диббук говорила, что сын время от времени звонит ей и последний раз это было в прошлом году.

– Однако телефон на его имя нигде не зарегистрирован.

– Значит, после окончания учебы он что, просто исчез? И как же это ему удалось?

«Помоги мне».

– Может, он поменял фамилию? – предположил Мартинес.

«Нет. Зачем ему это?»

– Или, может, у него классический случай параноидной шизофрении?

«Психопат долбаный».

Норт поскреб пальцами лоб, пытаясь хоть как-нибудь облегчить продвижение Быка внутри.

– А ты как думаешь? – спросил Мартинес.

– А что, если…– немного неохотно сказал Норт.– А что, если кто-то намеренно старается его спрятать?

Мартинеса эта мысль не утешила.

– Послушай, единственное, что я нашел,– на его имя все еще зарегистрирована машина. Если кто-то пытается убрать все упоминания о нем, значит, они подчистили не все следы.

Норт вспомнил машину, припаркованную у дома Диббуков.

– Бронзовый «камаро» тысяча девятьсот восемьдесят первого года выпуска?

Это произвело на Мартинеса впечатление.

Норт продолжил:

– На этой груде металлолома уже много лет никто не ездит.

«Гена кто-то снабжает деньгами. Кассандру Диббук кто-то снабжает деньгами. Его мать».

Норт обратил внимание на телефон, к которому была приклеена записка. Надо перезвонить матери. Он отклеил листок и повертел его в руках.

Мартинес посмотрел на него и сказал:

– Знаешь, она шесть раз вчера звонила, спрашивала, как ты.

– Она сказала, в чем дело?

Мартинес пожал плечами.

– Она же твоя мать. Наверное, увидела новости про Чайна-таун по телевизору, вот и беспокоится.

«Ну и что?»

Он уже много лет работает в полиции, ему и раньше приходилось попадать в переделки. Из-за чего она так встревожилась, что даже позвонила?

«Рисунки?»

Ба-бах!

Норт спросил:

– Эти наброски показывали в новостях?

Мартинес сказал, что один из рисунков точно пошел в программу вечерних новостей.

Ба-бах!

– Ты знаешь какой?

Мартинес перебрал рисунки и отложил тот, на котором был изображен пожилой мужчина – тот самый, в котором Норт узнал своего биологического отца из кошмарного сна.

«Она тоже его узнала».

Ба-бах!

«Что еще она знает?»

Мартинеса встревожило странное поведение напарника.

– Эй, с тобой все в порядке?

– Знаешь, мать Гена сказала мне, что ей заплатили за то, чтобы она его родила.

Мартинес поморщился, но не проникся сочувствием.

– Она что, была вроде суррогатной матери?

Норт счел, что это определение не совсем верно отображает ситуацию.

– Нет, ей заплатили и за то, что она вырастит его как родная мать – каковой она, собственно, и является.

Мартинес захотел узнать почему.

– Она сказала, что ей просто нужны были деньги.

– Какой цинизм,– молодой детектив передернул плечами, впечатленный таким сценарием.– А Ген про это знает?

Норт сказал, что знает.

– Ну, от такого любой ребенок испортится. А кто его отец?

– Не знаю. Но я уверен, что он до сих пор ее содержит.

Из этого напрашивались любопытные выводы. Действительно ли это прорыв в следствии или просто слепая надежда? Значит ли это, что человек, который оплачивал образование Гена через компанию «А-Ген»,– тот самый, кто зачал его и вырастил? Тот самый человек из Чайна-тауна?

«Мой биологический отец».

Ба-бах!

Теперь уже Мартинес посмотрел на часы на стене.

Мартинес сказал, что сам займется бумажной работой, но из-за стола встали оба.

– Ты знаешь, что судейские больше не работают круглосуточно?

Конечно, Норт это знал. Раньше здание Нью-Йоркского криминального суда на Сотой Центральной улице, в нескольких кварталах отсюда, было открыто двадцать четыре часа в сутки. А теперь оно закрывалось в час ночи, и найти судью, который мог бы подписать ордер на арест, можно было только после девяти утра.

Норт взял журнал с рекламой музеев, потом обратил внимание на рисунки.

«Что известно моей матери?»

Он засунул рисунки под мышку и достал из кармана ключи от машины.

– Я на улицу. Ты на сегодня здесь закончил?

На лице Мартинеса отразились мрачные мысли о похоронах, но он уже успокоился.

– Нет. Посижу еще пару часов, не больше,– ответил он.– А потом, мне некуда торопиться.– Мартинес рывком пододвинул стул к своему столу.– Значит, проверим банковские счета старушки и выясним, кто ей платит.

– И еще надо получить судебный ордер на прослушивание телефонных разговоров Кассандры Диббук,– добавил Норт.– Она сказала, что он сам ей звонит, а номера его она не знает и позвонить ему не может.

Мартинес отнесся к этой идее без энтузиазма.

– Сомневаюсь, что из этого будет толк.

Норт согласился.

– Но, может быть, в следующий раз он позвонит ей со своей работы.

Ген откинулся на спинку офисного кресла. Значит, он не единственный. Есть и другие – такие, как он.

«Такие, как мы».

«Они поймут».

Но кто они? Записи, карты и клинические данные, все эти секреты, над которыми так тряслась Мегера,– это очень много, но они не дают ответа на этот простой вопрос.

«Мы должны знать».

С тех пор как Ген вернулся из музея, они следили за ним, с подозрением относились к его действиям и побуждениям. Его внезапное буйство Лоулесс, похоже, счел случайным и несущественным побочным эффектом процесса. Но Мегера пожелала узнать, почему Ген впутал в это дело полицейского и тем самым подверг риску все, над чем они работали.

Он весьма смутно помнил и Норта, и музей. Пока они копались в его воспоминаниях и переделывали его личность, Ген был словно в тумане, сквозь который просвечивали лишь мимолетные отблески обычного, нормального мира. Но, даже скрыв от него столько граней его личности, они не лишили его здравого смысла.