Далия Трускиновская - Женщина четвертой категории

Иногда едешь по делам и просто блаженствуешь – на скамейке ряд женщин, и все уткнулись носами в томики Квасильевой! Есть ли на свете картина лучше этой?!

Так о чем это я? О том, что по крыше меланхолически прогуливалась Яша Квасильева, а на ней висел питон.

– Смотри, смотри! Это же она сочиняет новый детектив! – догадалась Лягусик.

– Чтоб я сдох! – подтвердила я. И в самом деле – что еще могло означать это хождение по крыше с опущенной головой и питоном на шее?

– Вот как, оказывается, это делается…

– А в книжках она иначе пишет – что идеи приходят в голову, когда она следит за горничными, моющими посуду…

– Нет же, сперва с ней что-то случается, а потом она это описывает!

– Думаешь, описывать – так просто? Она вспоминает, и, глядя на горничных, обрабатывает воспоминания в голове…

– Как бы я хотела написать хоть один детектив! – воскликнула Лягусик.

– А я бы не хотела, чтобы ты писала детективы, – здраво заметила я. – У тебя для этого слишком слабое здоровье.

Тамусик сразу меня поняла.

Здоровье нашей обожаемой Яши Квасильевой было темой недавнего доклада, который прочитала бывший врач-терапевт тетя Роза. Она не поленилась и подсчитала, что за последние годы Яша получила девяносто семь ударов по голове от преступников разнообразными тупыми предметами, спотыкалась и вывихивала ногу сорок два раза, шлепалась на асфальт лицом вниз – двадцать пять раз, других цифр я не помню, но тоже просто поразительные. И надо еще учесть, что в момент чтения доклада был на подходе очередной роман Яши, вот-вот должен был появиться на прилавках, и еще один она наверняка писала. Значит, количество боевых травм на самом деле было несколько больше.

Здоровье у Лягусика в самом деле не то, чтобы ввязываться во всякие страшные истории. Но написать детектив почему-то хочется и мне. Правда, так здорово, как у Квасильевой, у меня, конечно, не получится. Да и о ком писать? О бомжах, которые меня за версту обходят? Или как я задержала квартирного вора и отлупила его палкой от метлы?

Опять же, она очень много пишет о своей семье. А у меня семьи нет, только Лягусик. И животных у меня нет, если не считать подвальных крыс. Зато у меня есть растения! Как кто вынесет на помойку горшок – так я его сразу же тащу домой. Но растения никуда не бегут, нигде не прячутся, не глотают мобильных телефонов (мобилки у меня тоже нет) и не рожают по восемнадцать детенышей зараз, даже яйцо снести – и то не пытаются.

Но, с другой стороны, так романтично, когда тебя стукают по голове тяжелой рукояткой пистолета (Квасильеву стукали сорок семь раз), или прикладом от старинного мушкета (кажется, всего два раза), или на тебя падает бронзовая мемориальная доска с архитектурного памятника! И всякий раз на помощь спешит мужественный полковник Запердолин!

Как-то я поймала Лягусика за сочинением письма Запердолину. Разумеется, это было объяснение в любви. Я отняла у подружки-сестрички эту политую слезами грамоту и настрого ей запретила подобные эксперименты. Может, Запердолин тайно влюблен в Яшу, а Яша – в Запердолина? Может, они уже в следующем романе объяснятся, а два романа спустя поженятся? А тут – Лягусик со своими страданиями!

И ведь каждый раз после удара Яша собирается с силами и продолжает следствие! Боюсь, что у нас с Лягусиком так просто не получится, для этого нужно иметь какую-то особенную голову.

Но, с другой стороны, так хочется, чтобы случилось преступление, чтобы мы с Лягусиком его расследовали, а потом вместе написали роман, и я отнесла бы его Яше Квасильевой!

Очевидно, она действительно обдумывала детектив, потому что чуть не свалилась с крыши. А потом наверх поднялась горничная, и Яша удалилась вместе с ней.

– Ужинать пошла, – догадалась Лягусик.

– А странно, что она не курила.

Из-за любимых сигарет Квасильевой «Голуаз» мы чуть было не приобщились к никотину. Но Лягусик органически не переносила табачного дыма, и все восемь попыток освоить «Голуаз» кончились печально. Я же в детстве курила все, что горит, и худо мне стало только от резиновой мелкой стружки, которую мы наскребли со старой шины. Я бы справилась с «Голуазом», но ведь Яша курит его целыми блоками, если ей подражать всерьез – никакой зарплаты не хватит. Иногда мне даже кажется, что она вставляет в рот по три-четыре сигареты сразу, чтобы осилить то бешеное количество блоков, которое покупает в каждом романе.

– Может, бросила? – предположила Лягусик.

– Да ты что?!

Вот именно теперь, когда большая часть нашего клуба перешла на «Голуаз», Яша Квасильева просто не имела права отказываться от сигарет! Тем более, что мы ее об этом известили – послали корзину роз и открытку с подписями курильщиц.

И мы полезли вниз – возвращать бинокль Агнессе Софокловне.

Старушка попросила меня вынести мусорное ведро. Обычно я беру за эту услугу от трех до пяти рублей, все-таки помойка у нас далековато. Но в благодарность за морской бинокль я таскаю ведро Агнессы Софокловны бесплатно.

Считать рубли я вынуждена из-за моего Лягусика. Подружка-сестричка не знает четырех арифметических действий. Я не шучу – она их действительно не знает, и в тех редких случаях, когда я отпускаю ее одну в магазин, то даю с собой точные деньги и список продуктов. Продавщицы в курсе, так что проблем не возникает.

В силу того, что Лягусик не знает арифметики и не соотносит цифры моей зарплаты с ценами на продукты и одежду, а душа у нее при этом добрейшая, возникают маленькие недоразумения. Как-то она отдала все деньги нищенке на углу. Я эту мерзкую бабу всегда метлой гоняю, но чуткая Лягусик не могла спокойно смотреть на скорбный лик старой алкоголички.

Возвращаясь с пустым ведром, я встретила еще одну нашу жиличку, Наталью Петровско-Разумовскую. Это очень достойная женщина, я даже несколько раз брала ее с собой на заседания клуба. У нее тоже есть особая полочка для книг Яши Квасильевой.

Она – реставратор антиквариата. И работает дома. Поэтому у нее постоянно кучи всякого невероятного мусора. Я помогаю ей прибираться, прихожу трижды в неделю, и каждый раз сметаю с пола всякой дребедени на два больших мешка.

С одной стороны, я очень довольна жиличкой – платит она хорошо. С другой – в прошлый раз мне показалось, что баба не в своем уме. Прикиньте – в мастерской на полу лежал толстый слой картофельных очистков! Как будто тут кухня заводской столовой, куда поступает порченая картошка, так что приходится снимать сантиметровый слой кожуры и вырезать целые куски с гнилью. Я, конечно, ничего не сказала, но кожуры было килограммов двадцать – так сколько же Наталья очистила картошки? А главное – куда она эту картошку подевала? Не съела же!