Антон Леонтьев - Ее настоящая жизнь

Конечно, он тогда обратит свое внимание на иных нимфеток, но по крайней мере Лолита будет спасена.

…Осторожно выйдя из своего купе, девушка прошлась по коридору мерно покачивающегося поезда и словно невзначай заглянула в соседнее.

Г.Г., деливший купе с пожилой, спящей у окна дамой, за благополучие которой, по причине ее дряхлого возраста, Нина могла не беспокоиться, строчил что-то в записную книжечку в переплете из черной искусственной кожи, с тисненным золотом годом (1947) и лесенкой в верхнем правом углу – причем делал это наверняка, как писал автор, самым бесовским из своих почерков.

Нина-то знала, что этому криминальному дневнику Г.Г. доверял свои самые сокровенные и наиболее похотливые мысли и что мать Лолиты, обнаружив эти записи и прочитав их, напишет письмо, выбежит в слезах на улицу, чтобы бросить его в почтовый ящик на дороге, – и попадет под колеса автомобиля.

А Лолита, сделавшись сиротой, попадет в лапы Гумберта, уже считавшего, что он попался и ничего хорошего ему не светит.

Г.Г. был так увлечен своими наверняка премерзкими и, вне всяких сомнений, порнографическими мыслями, что Нина, чувствуя, что в ней все закипает, могла несколько мгновений наблюдать за тем, как он строчит карандашиком, высунув от усердия язык.

Тут Гумберт вдруг поднял взгляд – и подозрительно уставился на Нину. Та же, чувствуя, как кровь прилила к лицу, приветливо помахала ему и быстро вернулась к себе.

Вечерело. Взглянув на изящные наручные часики (купленные, как и все на ней, за исключением нижнего белья, в 1947 году, – от тогдашних дамских рейтуз Нина все же решила отказаться), девушка поняла, что пора действовать.

То, что Г.Г. запомнил ее, было, конечно, весьма плохо, но поправимо. Она ведь намеревалась, как и он сам, сойти в Рамздэле… вот только после их обмена любезностями в поезде он тотчас кинется к ней выяснять, что же она тут делает, если уверяла, что едет в столицу штата город Конкорд.

Но Нина в любом случае, даже если бы они не завели друг с другом беседу, переоделась бы и покинула поезд в новом обличье, чтобы не привлекать внимания Г.Г.

А так как она это внимание уже привлекла, требовалось усилить маскировку.

Вынув из чемодан сверток, Нина отправилась в туалет. Причем в мужской.

Она уже опробовала это одеяние несколько раз, поэтому ей понадобилось всего несколько минут, чтобы избавиться от своего яркого экстравагантного дамского наряда, нарочно выбранного для того, чтобы привлечь внимание к одежде, а не к лицу, и перевоплотиться в невысокого, облаченного в широкий пиджак с накладными плечами мужчину с щеточкой усов (накладных!) и в низко надвинутой на глаза коричневой фетровой шляпе.

Шагнув обратно в тамбур, Нина онемела, заметив около двери Г. Г. Девушка чуть было не попятилась обратно, желая запереться в кабинке, но заметила, каким равнодушным взглядом скользнул по ней растлитель Лолиты.

Маскировка удалась!

Нина заспешила в свое купе, но тут раздался знакомый ей низкий голос с чарующим акцентом, круживший голову дамам (и, что ужаснее всего, наивным девочкам !):

– Сэр, вы потеряли!

Нина обернулась и увидела, что Г.Г. держит в руках розовую ленточку – аксессуар из дамского наряда, который, свернутый и затянутый, находился в бумажном пакете в руках Нины.

– Спятили, что ли? Не мое! – буркнула Нина, прикладывая все усилия, чтобы сымитировать бруклинский акцент. И, не вступая с Гумбертом в опасные дискуссии, быстро ушла прочь.

Не желая, чтобы он приперся к ней в купе (и, что хуже всего, осведомился, куда делась попутчица сэра , эффектная итальянско-польская дама), Нина, воспользовавшись тем, что Г.Г. по зову природы (или по требованию гадких сексуальных вожделений, что было более вероятно с учетом его недавних дневниковых записей) заперся в туалете, быстро схватила свой чемодан и перешла в соседний вагон.

Поезд прибыл в Рамздэль без опоздания. Нина, качнув головой, отвергла попытки проводника вагона, где она пряталась, помочь сэру с багажом и лихо выпрыгнула на платформу, в то время как знакомый ей проводник подавал Гумберту его пижонский желтый чемодан.

Поезд, запыхтев, вновь пришел в движение, а Г.Г. завертел головой – явно ожидал, что его будет встречать мистер Мак-Ку, у которого он намеревался снять комнату.

А заодно растлить, если подфартит , его двенадцатилетнюю дочку.

Нина быстро направилась к приземистому деревянному зданию вокзала (в Рамздэле она за эти два месяца была целых три раза и неплохо ориентировалась в городке, столь точно описанном Набоковым: ильмы, белая церковь ), зашла за угол и принялась наблюдать за Г.Г.

Тот, оставшись на перроне в гордом одиночестве (в Рамздэле вместе с ними вышли еще три человека), беспокойно ходил туда-сюда, явно ожидая, что мистер Мак-Ку вот-вот подъедет и отвезет его к себе в дом.

Который сгорел прошлой ночью.

Нина когда-то думала, что имеет смысл предотвратить пожар в доме Мак-Ку и тем самым помешать воцарению Гумберта в доме матери Лолиты, но тогда велика была вероятность того, что ошалевший от присутствия в доме другой девочки Г.Г. начнет домогаться уже ее.

И Нина спасет Лолиту, но поднесет Г.Г. на блюдечке с голубой каемочкой иную безвинную жертву. А жертв больше быть не должно – Нина это твердо решила.

За исключением, конечно же, наркодилера Г.Г.

Г.Г. ждал около получаса, а когда уже окончательно стемнело, поплелся к зданию вокзала, чтобы попытаться дозвониться из будки в тот дом, которого больше не существовало.

Потерпев, как и следовало ожидать, полное фиаско, явно озлобленный, Гумберт со своим пижонским чемоданом отправился в расположенный неподалеку мотель. Нина, зная, как будут развиваться события, по крайней мере в романе Набокова, не спускала с Г.Г. глаз. Потому что события в романе – это одно, а происходящее в литературной вселенной того же произведения – совсем другое. И всегда возможны неожиданности.

Таковых, к счастью, в тот майский вечер не произошло. Нина, дождавшись, пока Г.Г. запрется в своем бунгало, поселилась рядом. В регистрационную книгу она записалась как Юджин Дорн – поверх выполненной изящной чернильной вязью строчки: «Профессор Г. фон Гумбертсон, Колумбийский университет, Нью-Йорк».

Точно: пижон и задавака!

В ту майскую ночь, душную и беспокойную, Нина плохо спала – то и дело просыпалась, уверенная, что у ее кровати стоит Гумберт Гумберт с топором в косматых обезьяньих лапах, на одной из которых поблескивает пижонский перстенек со знаком математической бесконечности.

Утро – прямо как в сказке – было вечера мудренее, и, прильнув к пыльной, давно не стиранной занавеске, Нина стала свидетельницей того, как прикативший на громыхающем автомобильчике с откидным верхом всклокоченный мистер Мак-Ку, дико извиняясь, ввел весьма разочарованного Г.Г. в курс дела, поведав о пожаре и о том, что его дочь с матерью и младшей сестренкой отправились восвояси. И предложил Гумберту завезти того к миссис Гейз, готовой сдать порядочному тихому жильцу комнатку в своем доме на Лоун-стрит.