Марина Серова - Вечный двигатель смерти

– В школе вы были на особом счету? Это из-за болезни?

– Да нет, ничего такого не помню, чтобы ко мне было особенное отношение. Не хотелось придушить соседа по парте или упасть на пол и кричать без причины. Я жила обычной жизнью. Мне так казалось. Но если вдруг что-то случалось, то это принимали за обострение болезни. Как-то раз я врезала однокласснице. Сильно врезала, прямо кулаком в лицо, представляете?

– Была причина? – спросила я.

– Была. Она назвала меня сукой и сказала, что пацаны из старших классов видели, как я ела свои сопли.

– Боже, как мерзко, – не выдержала я.

– Вы про сопли?

– Я про отношения между детьми. И сейчас этого полно.

– Не то слово, – поддержала меня Вика. – Жестокость во всей красе. Кто-то бы, оказавшись на моем месте, заплакал или что там еще делают, а я сразу в драку. Кстати, с той девчонкой ничего не случилось, даже кровь из носа не пошла. Но меня сразу же к завучу отвели.

– И что же решил завуч?

Вика улыбнулась.

– Я ее любила. Она не ругала, а угощала баранками и разговаривала со мной. Мама уже после выпускного призналась, что о моем расстройстве всем учителям было известно с самого начала. Поэтому они обращались со мной не так, как с другими. Но, конечно, им было стремно – я же на учете. Подозревать шизофрению стали недавно, а так-то в карте все больше про тревожность состояния написано.

– Панические атаки? Резкая смена настроения? Социофобия? – наобум перечислила я.

– В той или иной мере, – уклончиво ответила девушка. – Я на терапии с семи лет. В клинике была пару раз, но это скорее для учета и наблюдения за моим состоянием. Я более-менее контролирую свое состояние.

Вот прошла бы по улице мимо и не подумала, увидев Викторию, что девчонка почти всю жизнь состоит на учете у психиатра. Однако я стала невольным свидетелем того, как меняется ее поведение после окончания срока действия препаратов. Вот уж действительно какой-то разрыв шаблона получается.

– Если вспомнить про ту девочку в школе, то как часто с вами в детстве случались подобные инциденты? – спросила я.

– Пару раз, – нехотя призналась Вика. – Но больше я так отношения не выясняла. Если задевали, то больше по мелочам. Помнили, как я ей вмазала.

– И все же реакция была?

– Послушайте, Татьяна, я не страдаю манией вредить себе или кому-то еще. Не скандалю в очередях и не хожу голой по улицам. Но я живой человек, который в состоянии отличить шутку от намеренно причиненной мне обиды. Конечно, я реагировала. В школах часто ссорятся, дуются друг на друга, устраивают бойкоты. Это трудно пережить и здоровому ребенку, а если ты псих, то давит в два раза сильнее. Я делилась с мамой. Она давала советы. Я не умалишенная. И если отстаиваю свою точку зрения, то делаю это так же, как и другие. Не переходя границы.

– Но, простите, вы сказали, что у вас подозревают шизофрению? – вспомнила я.

– До полноты картины недотягиваю по симптоматике, – грустно улыбнулась Виктория. – Но присутствует некоторая тревожность, и это далеко не все. Не хотелось бы углубляться. Иногда не въезжаю в смысл некоторых своих действий. Вот иду в магазин, покупаю там молоко и сок, а мама дома говорит: «А где сыр и пельмени?» А я могу и не вспомнить, что должна была купить сыр, а не молоко. Иногда не вижу радости там, где в ней купаются. Свадьба, рождение ребенка – это что, событие века? Я так не думаю. А народ пьет и песни орет.

Насчет знаменательных событий я бы с Викой поспорила, но и тут она была в чем-то права. Если у тебя проблемы, то сложно заставить себя окунуться в чужое счастье, но ведь требуют какой-то реакции и могут даже кровно обидеться, если ты покажешься равнодушной тварью на фоне их радости. Эх, а вопрос-то занятный.

– Не люблю лишний раз показываться на улице, но это даже социофобией назвать нельзя, потому что я спокойно могу отправиться в магазин или зайти в кафе и купить себе чашку чая, – продолжала делиться Виктория. – Я окончила школу, в конце концов. В институт решила не поступать. Пока. Просто отдохну от стресса. Пытаюсь устроиться на работу продавцом, но каждый раз склоняюсь к тому, что лучше надомного труда для меня ничего нет.

– Будете работать удаленно?

– Я знаю немецкий и английский. Мама научила. Думаю, что смогу проводить онлайн-уроки или исправлять ошибки в текстах.

«Умничка какая, – мысленно восхитилась я. – А ведь могла бы послать всех к черту и прикрыться результатами психиатрической экспертизы. Тем более что имеет законное право. Но нет – бьется что-то там, пытается жить дальше. Не нахлебница. Хвалю».

– Кофе вам не рекомендован, – вспомнила я.

– Как и алкоголь и никотин, – дополнила Виктория, – но шампанское иногда могу себе позволить. Исключительно по поводу. И я не курю.

Я вспомнила про сигарету, которую недавно положила в пепельницу, забыв потушить. Она благополучно потухла сама, истлев до самого фильтра.

Пришла моя очередь смущаться.

– Извините.

– Но другие люди вокруг меня могут спокойно выпивать или курить, – ответила на это Виктория. – Мне это никак не навредит. Не тянет.

Я спрыгнула на пол, подошла к дивану, села на него.

– Вика, вы так подробно о себе рассказали… Благодарю. Но есть один нюанс. Я до сих не понимаю, что вас заставило обратиться ко мне, – призналась я. – Я же расследую преступления, но в вашем случае не вижу ничего криминального.

Виктория понимающе кивнула.

С момента принятия лекарства прошло совсем немного времени, но оно уже действовало. Ее движения перестали быть дергаными и неловкими, а речь стала размеренной.

– Недавно я стала что-то слышать, – произнесла она. – Это голос. Преимущественно, женский. То тише, то громче. В любое время суток, я даже просыпаюсь от него.

– Чей же это голос?

– Не знаю, – покачала головой Виктория. – Я его не слышу так, как это бывает. Он внутри.

Мое спокойное состояние мигом меня покинуло. Подобное человек испытывает тогда, когда заранее знает ответ, но все равно сильно волнуется, когда приходит час истины. Как правило, новости оказываются не очень хорошими.

– Голос, значит, – сказала я. – Ага. Голос.

– Он у меня в голове, – продолжила Вика. – Да дело даже не в этом.

– Дело не в этом. Конечно, не в этом, – успокоила я ее. – А в чем же тогда?

– Женщина, чей голос я слышу, говорит, что мне пора уходить, – ответила девушка. – Способов, говорит, много. Выбирай, говорит, любой. Можно с моста спрыгнуть, например. Или взять ремень, соорудить петлю, а дальше вы догадываетесь.

Ох, зря мы гоним на высшие силы. Мол, никогда не помогут, когда это очень срочно нужно. Но после слов Виктории случилось оно. Чудо.

Чудо проявилось в лице подполковника Кирьянова, решившего, что я нужна ему прямо сейчас. Вот вынь да положь перед ним Иванову.