Дороти Кэннелл - Сплошной обман

Но… а вдруг я все же убила мать при родах, и тот, кто ее любил, захотел избавиться от меня? Глаза мои наполнились слезами, и я поймала себя на желании вцепиться зубами в ногти. Убийца! Вот кем меня будут считать. Нет… Гарри совершенно прав — нельзя походя делать столь безумные выводы. Ведь есть бумага, пропитанная запахом фиалок. Да, сестра по имени Фиалка, укатившая в Америку, — это куда более приятная перспектива, чем безвременно скончавшаяся Лилия. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и прочие возможности. А вдруг у сестер Трамвелл была гувернантка, обедневшая представительница аристократического семейства, возможно даже их дальняя родственница? Или подруга, или кузина, которая наезжала в поместье время от времени? Гарри, разумеется, все уши мне прожужжал о том, что если моя мать даже и жила во Флаксби—Мид, она вполне могла и не иметь никакого отношения к обитателям "Келий". Но в глубине души я чувствовала, что он ошибается. О, если б только удалось обнаружить физическое сходство с кем–нибудь из здешних жителей! Мод так пристально вглядывалась в мое лицо… Может, она заметила, что я на кого–то похожа? Может, именно поэтому она не стала до конца настаивать, чтобы о моем деле сообщили властям?

Портреты в холле! Как же я о них раньше не подумала? Я посмотрела на часы, подаренные Энгусом Грантом. Они ободряюще тикали. Уже первый час! Осторожно выбравшись из кровати, я подкралась к двери, замирая при каждом скрипе. Далеко ли комнаты сестер? Как хорошо, что пожилые люди рано ложатся спать. Но свет зажигать нельзя — слишком рискованно. Рядом с камином отыскались свеча и коробок спичек. Какая удача! Свеча поможет мне преодолеть опасные ступени и разглядеть портреты.

Держа перед собой маленький мерцающий огонек, я отправилась в путь, предусмотрительно подобрав подол ночной рубашки. Я была на середине лестницы, когда моего слуха коснулся какой–то приглушенный шум. Представив, как милая Минерва впивается мне в горло, я остановилась. Ну и идиотка! И как только могла забыть об этой глупой собачонке… Сердце судорожно билось где–то в горле. Вокруг царила гробовая тишина, но вся моя решимость улетучилась. Только сейчас до меня дошло, что, кроме Минервы, по дому могут шастать еще и Шанталь со Страшем. Пламя свечи трепыхалось перепуганным насмерть мотыльком. Пришлось усмирить дыхание. Несколько минут я стояла на лестнице, пытаясь справиться с собой, но потом все же продолжила путь. Если встречу кого–нибудь из слуг, не моргнув глазом заявлю, что мне захотелось выпить кружечку теплого молока.

Первые портреты меня разочаровали. Никто из этих толстых типов в пыльных париках, к тому же позировавших явно в подпитии, даже близко не походил на меня. Одна жеманная девица с кудряшками, чья пышная плоть девятым валом вздымалась поверх декольтированного ядовито–изумрудного платья, действительно кое–кого напоминала — толстуху барменшу из "Королевского чертополоха". Правда, такое же озорное выражение синих глаз я видела совсем недавно… Или же это просто разыгралось воображение? Должно быть… Да, но когда Примула говорила о чашке, из которой пьет Минерва… глаза ее искрились таким же насмешливым синим огнем. Стоп! Так я далеко зайду. На следующем портрете был изображен скромно одетый дородный господин. Парик его не отличался пышностью, а губы были чопорно поджаты, но, возможно благодаря игре света, выпуклые глаза вожделенно уставились на декольте соседки. Любовница? Вряд ли, иначе ее портрет висел бы в подвале. Я прошла еще несколько ярдов — ничего интересного, за исключением… да, конечно, мне чем–то знаком этот господин в треуголке, опирающийся на трость с серебряным набалдашником. Ну как же, совершенно идентичный висит в галерее "Наследие"… Я поднесла свечу ближе, пытаясь разглядеть подпись, и тут же поняла, что это вовсе не оригинал. Копия, и даже не очень хорошая.

Слабый шорох, который мог быть вызван ветром или дверью, открывшейся где–то в глубине дома, заставил меня двинуться дальше. Видимо, в какой–то период семейство Трамвелл утеряло оригинал… Было бы чудесно, если бы я в благодарность за гостеприимство попросила Энгуса… Но в следующий миг Энгус вылетел у меня из головы.

Я нашла Фиалку! Имя просматривалось в левом углу на грязновато–зеленом фоне. Грубая, тяжеловесная манера письма, но, может, Фиалка и была крупным, грубым, тяжеловесным ребенком… Правда, судя по тому, что Гиацинта говорила о ее увлечении качелями, это маловероятно, но… Я поднесла свечу, понадеявшись, что не подпалю портрет, но не смогла найти никакого сходства с собой. За Фиалкой следовала Лилия. Портрет был написан гораздо лучше и совсем в другой манере. Смеющаяся девочка с лицом эльфа, короткие волосы кажутся множеством серебряных пузырьков. Скорее хорошенькая, чем красивая. Хотя Лилия стояла на месте, казалось, что она устремлена куда–то ввысь. Воздушное создание…

Странное чувство, которое не отпускало меня с момента появления в этом доме, усилилось. Я откуда–то знала, что с Лилией случилось нечто ужасное. Она не скончалась мирно в своей постели несколько лет назад, прожив счастливую и наполненную событиями жизнь. Мне вдруг стало страшно. Я не хотела, чтобы эта девочка–эльф смотрела на меня, и она не смотрела! Глаза ее словно переместились в сторону… Тут меня посетило еще одно сверхъестественное озарение. Я знала, совершенно точно знала, что Лилия была самым любимым ребенком в семье. Как к этому относились Гиацинта, Примула и Фиалка?

Остальные портреты, расположенные без какой–либо системы, я осматривала уже бегло. Женщины с кислыми лицами в жестких черных платьях, мужчины с выпяченными животами, на которых болтались золотые часы. Повеса восемнадцатого века в белом парике и с пышными кружевами у горла. А рядом девушка моих лет в платье из тяжелого синего бархата с елизаветинским воротником под круглым подбородком. Большие живые глаза глядели прямо на пламя свечи. Девушка не была красавицей: грузная, простоватые черты, круглое лицо. Она выглядела веселой и понимающей, словно догадывалась, почему я здесь, и не осуждала меня за устроенный маскарад. В правом углу на маленькой медной табличке значилось ее имя.

Тесса Трамвельян.

Пришлось стиснуть зубы, чтобы учащенное дыхание не загасило свечу. Моя тезка. Та самая, поскольку быстрый осмотр остальных портретов показал, что никаких других Тесс здесь нет. Я вернулась к девушке. Рука моя дрожала, отчего по холлу заходили тени. Как это ни нелепо, но я могла поклясться, что девушка на портрете мне подмигнула. Хотя ее внешность могла бы быть и поэффектнее. При таком романтическом происхождении Тессе следовало быть бледной красавицей с томной грустью в глазах.