Дарья Донцова - Черная жемчужина раздора [litres]

И как вам это?

У меня не нашлось ответа.

Мара продолжала:

– Один раз я стала свидетельницей беседы двух сестер. Катя осведомилась:

– Ленка, чего ты улыбаешься как дура?

– Настроение хорошее, – ответила сестра.

– Все время зубы скалишь, – не утихала Катя. – У тебя постоянно все отлично?

– Ну да, – согласилась Лена, – я жива, здорова. Чашки красивые. Чай замечательный, ароматный. И халва моя любимая. Чудесный день.

– Нет, ты и впрямь идиотка. От халвы в восторг не приходят, – взъелась Катя, – веди себя нормально, не изображай жизнерадостную кретинку! Никто все равно не поверит, что у тебя дела супер!

Но Лена на самом деле всегда всем была довольна. Если у нее какая-то неприятность, она не расстраивается, рукой махнет: беды не вечны, и то, что сегодня случилось, ерунда, переживу. Я жива, здорова, чаю попила, халва вкусная…

Катя же порвет колготки и давай причитать:

– Ужас! Весь день теперь наперекосяк пойдет. Давно знаю: если с утра фигня случается, потом еще две напасти точно придут. Может, из дома не выходить? Точно в ДТП попаду, насмерть разобьюсь.

И остается на диване лежать. А что потом? Часа через три встает наша мисс Вечно плохое настроение со своего ложа, ноги у нее запутаются в пледе… Бумс! Упала, нос разбила. Ей Янус один раз прямо сказал:

– У птицы Беды чуткие уши. Запричитаешь о своих неприятностях, она услышит, решит, что ее зовут, прилетит, и ты получишь на свою голову все ужасное. Зови птицу Радости, у той тоже слух прекрасный. Если и впрямь неприятность случилась, не плачь, скажи: «Спасибо, что я на улице упала, ногу сломала, в больницу попала. Может, не грохнись я вовремя, могла бы не увидеть машину на переходе и погибнуть. Уберег меня перелом от смерти». И тогда птица Радости никогда тебя не покинет. Почему ты никак не похудеешь? Тесто видела? Ползет во все стороны. Если не успокоишься, не перестанешь сестру травить, зло вернется и превратит тебя в опару. Поползешь вширь». Катя домой приехала и накинулась на Лену. Что она говорила, повторить не могу. Я у них в гостях была, чуть со стыда не сгорела, ее выражансы слушая.

– Травить сестру? – повторила я. – В смысле морально? Говорить гадости, грубости? Что Варнава Янус имел в виду?

Мара отвернулась к окну, посидела молча, потом свела брови в одну линию.

– Если бы Катя не умерла, рта бы я не раскрыла, но теперь-то… Ладно. Слушайте.

Мара бросила на стол скомканную салфетку.

– Дело это давнее, Катя еще даже центнера не весила. Набрала, наверное, килограммов девяносто. Причина этому была проста: обжорство и лень. Гарик пропадал на работе, Мария Алексеевна бизнесом рулила. Муж и свекровь домой вечером прикатывали. А что Екатерина? Чем занималась? Встала в полдень, поела, позевала, на диване у телика полежала, раз пять капучино выпила, поехала по магазинам шмотье смотреть, поела в кафе, потом чаем с пирожными угостилась, вернулась домой, второй раз пообедала, на диван рухнула, зомбоящик включила. На шоу пялится. А под рукой – чипсы, орешки, булочки. Вот ее и разнесло. Мария Алексеевна увидела, что невестка в слона превращается, и решила бороться с ее обжорством. Надо знать Марию, она никогда не накинется на человека с упреками. У Головиной другие методы. Свекровь Кати заявила, что у нее нашли диабет второго типа, поэтому в доме более не должно быть ничего из продуктов, где содержится сахар.

– Умно, – одобрила я, – и Катю не обидела, и лишила ее калорийных лакомств.

– Как бы не так, – поморщилась Мара, – обжора стала посылать за вкусняшками местных ребятишек. Давала им денег, те и рады стараться. Возьмут себе за ее счет мороженое, а Катьке чипсы с плюшками притащат. В саду у Головиных стоит беседка. Она застеклена, есть отопление, зимой в ней тепло. Катерина заявила, что хочет написать пьесу! Ну, прямо обхохочешься. Катя и пьеса! Катя – Чехов, Катя – Шекспир. С чего она возомнила себя драматургом? Ответ дам чуть позднее. Мария Алексеевна обрадовалась, надеялась, что тунеядка хоть чем-то займется. В беседке диван, два кресла, стол и телевизор. Мадам там возлегла, пультом щелкает, над великим опусом думает. А на самом деле что? В паре шагов от «кабинета» нашей писательницы стоял забор, в нем калитка, она вела в лес. Детишки тайком пробирались к «писательнице»… Продолжать?

– Не стоит, – сказала я.

– Безобразие длилось несколько месяцев, – сказала Мара. – Потом к Головиным к ужину заявилась разгневанная соседка и потребовала от Кати перестать использовать ее дочь как доставщицу жратвы. На дворе стоял промозглый ноябрь, дождь, слякоть. Восьмилетняя девочка тайком из дома удирала, врала, что уроки прилежно делает, дверь в детскую запирала, говорила:

– Братик мешает заниматься, лезет на стол. Выучу уроки и открою.

А сама прыг в окно и в магазин без куртки, в тапках. Лавка недалеко, да девочке хватило, чтобы воспаление легких получить. В больнице доктор выяснил, что Катя малышке платит, а та деньги копит на то, чтобы уши проколоть, сережки купить. Ей мать запретила дырки в мочках делать. Я в тот день в гостях у Головиных случайно свидетелем скандала стала. Когда соседка ушла, Мария Алексеевна взорвалась, изменило ей воспитание и умение себя в руках держать. Жестко с Катей поговорила. Как только мать Игоря метлу оседлала, Гарик мигом удрал, мы с Леной за ним. Да Мария так орала, что по всему дому было слышно. Я сумку схватила и уехала. Пусть Головины сами в своей семье разбираются, чужие уши сейчас лишние.

Дней десять прошло, звонит Лена.

– Маруля, ты пиарила клинику «Сто врачей», скажи, там доктора приличные? Марии Алексеевне плохо, тошнит ее постоянно, понос, рвота, сил нет никаких. Я свозила Головину в медцентр, где она страховку купила, там руками развели: она здорова. КТ, МРТ, УЗИ, кардиограмма – все в порядке. Анализ крови по некоторым параметрам от нормы уехал, ну да понятно почему, какая-то болячка присутствует. Ей все хуже и хуже, а диагноза нет.

Я встревожилась, и в тот же день мы с Леной отвезли Марию к замечательному доктору Михаилу Борисовичу. Белкин взял у Головиной анализы, посмотрел их, отправил мать Игоря на капельницу и уставился на нас.

Лена зубами заклацала, мне тоже не по себе стало, а Михаил вдруг говорит:

– Елена, матери Игоря не диагностировали рак?

Ленка просто посинела.

– Опухоль! Боже! Дайте воды.

Белкин ей в стакан минералки налил и продолжает:

– Успокойтесь. У Марии Алексеевны со здоровьем все нормально. Ее лечили от рака?

Тут уж мы хором заорали:

– Нет!

Михаил Борисович взял листок с анализами.

– Ну да, видно, что особых проблем у нее нет.

– Почему тогда тошнота и весь букет? – спросила Лена.

Белкин написал на листочке пару слов и показал нам.