Дарья Калинина - Пикник на Лысой горе

— Что случилось? — испугалась Инна.

— Зина замуж выходит, — сказала Эмилия. — За этого полицейского, за Ояра.

— А вы принципиально против полицейских? — спросила Инна.

— Совсем наоборот. Ояр — отличный парень, — сказала Эмилия. — Я очень за них рада. Даст бог, еще и внуков дождусь.

— А почему же вы плачете? — удивилась Инна.

— От счастья, — объяснила Эмилия, снимая сковородку с плиты. — А вы чего хотели? Садитесь, я вас завтраком покормлю.

Сестры сели за стол, прикидывая, как бы поделикатней начать разговор об Эрнесте. Но Эмилия их опередила.

— Вот, значит, как получилось, — сказала она. — Один сыночек у Роланда в наследничках остался. Никогда у меня душа к этому Эрнесту не лежала. Он и мальчонкой таким тихоней был, а все гадость какую-то затеет. И все скромный такой, на него и не подумаешь. Сестра мне писала, жаловалась, что весь в Роланда пошел. Тоже все задумывается о чем-то. Вот так тишком и добился своего.

— Чего добился? — навострили уши девушки.

— А денежки себе отцовские прикарманил, — сказала Эмилия.

— Так они по закону его, — сказала Наташа.

— Я о чем и речь веду, — воскликнула Эмилия. — По закону, еще бы! Он всегда так умеет повернуть, что правда на его стороне. И вроде бы ни при чем. Само так вышло, что удача к нему лицом повернулась. Мол, тише едешь — дальше будешь. Только не все так просто.

— А что с ним не так? — подкатилась Инна.

— В толк не возьму, как он это делает. А только с тех пор, как зашел разговор о дележе наследства, так я все ждала, когда дело в пользу Эрнеста обернется.

И вот видишь, дождалась. Сама в толк не возьму, с чего я это взяла, а вот только ждала — и все тут. Еще в детстве Эрнестик большой любитель был стрелки на других детей перевести и наказания за шалость избежать. Придет к матери, наябедничает, других детей накажут, а этого еще и похвалят, что вовремя донес.

А того мать не видела, что ее дорогой Эрнестик сам других детей подговорит на шалость, а потом вроде бы и в сторонке окажется. Вот он какой!

— А отец, то есть Роланд Владимирович, кого из своих сыновей больше любил? — спросила Инна.

— Трудно сказать, по-моему, он их всех троих не особо жаловал. В детстве, стало быть. А сейчас я так сразу и сказать не могу, кого Роланд больше любил.

А только с Эрнестом у них вроде бы связь тесней была. Я сколько раз видела, как они вдвоем в кабинете запрутся и сидят, разговаривают. А о чем разговаривали, то мне неведомо. Но только с Алексеем Роланд никогда так не уединялся. С Алексеем они про дела фирмы беседы вели, и слышно все было. Дверь неплотно прикрывали, а то и вовсе в гостиной устраивались.

— И давно они с Эрнестом так сдружились? — поинтересовалась Инна.

— Не знаю, — пожала плечами Эмилия. — Когда я приехала, здесь уже так было. Но Роланд всех троих своих сыновей в детстве в равной степени не жаловал.

— Как это? — спросила Наташа.

— Многие мужчины так поступают. Пока ребенок не станет взрослым, они его и не замечают, — сказала Эмилия. — Когда дети были маленькие, Роланд все больше на работе находился. Так что сыновья выросли с матерью. Отец их практически и не знал.

— А где работал Роланд? — спросила Инна, дожевывая бутерброд с ржаным хлебом и ломтем буженины.

Эмилия внезапно залилась краской и с укоризной посмотрела на Инну.

— Разве ты не знаешь? — спросила она. — Он всю жизнь работал в разведке. Большой пост занимал.

Ушел в отставку генерал-майором или вроде того. Но генералом точно.

— Надо же! — задумалась Инна. — Мне казалось, что он был просто военным. Никто мне не говорил, что он в разведке служил.

— Ну, не такая это тема, чтобы перед посторонними хвастаться, — сказала Эмилия. — И Наташа не знала, поэтому и тебе разболтать не смогла. Роланд не любил про свою службу вспоминать. Должно быть, много плохого пришлось ему там повидать.

И женщина занялась своими делами. Сестры тихо выскользнули из кухни.

— Сдается мне, что неспроста у Эрнеста с отцом в последнее время находились общие темы для беседы, — сказала Инна. — И вся эта конфиденциальность… Почти конспирация.

— Ты думаешь, Эрнест служит в разведке? — спросила Наташа. — Такой тюфяк и рохля?

— Это он дома тюфяк, — возразила Инна. — А что касается рохли, то я видела его, когда он из ванной комнаты по коридору шел в одном тонком коротком халате. Никакой он не рохля. У него мускулы что надо.

— Но все равно, нужно это проверить, — сказала Наташа.

— А как ты проверишь? Подойдешь к нему и спросишь: «Дядя Эрнест, а вы разведчик?»

— Не так прямо. Но можно его комнату обыскать.

Должно же там быть какое-нибудь удостоверение или оружие.

— Комнату обыскать можно, — согласилась Инна. — А лучше побеседовать с инспектором. Давай так, ты займись комнатой Эрнеста и Иды. А я поеду к инспектору. Заодно и выясню, что там с нашими арестантами.

И сестры расстались. Едва Инна вывела машину из гаража, как сверху донесся дикий вопль.

— Инна, ты куда?

Девушка задрала голову и увидела своего мужа. Он был голый и высунулся в окно почти наполовину. То есть та половина, которая высунулась, была голая.

— Ты же мне обещала! — ярился Бритый. — Немедленно поставь машину в гараж. Снова удрать от меня решила?

— Господи, — простонала Инна. — Совсем забыла.

Быстро одевайся и спускайся. Жду тебя ровно десять минут. Потом уеду.

Бритый исчез из окна. Внизу он появился через семь минут. Вскочил в машину и вцепился в Инну.

— Никуда тебя одну не отпущу, — сказал он. — Ты мне слишком дорога. А в этом доме такие странные дела творятся.

Инна завела машину и отъехала из дома. Вначале они молчали. Потом Бритый неожиданно сказал:

— Инна, а что тебе известно про этого хмыря? Не помню, как его зовут, Эрнест, что ли.

— Да, Эрнест, — насторожилась Инна. — А что?

— Понимаешь, я когда вчера в ванную мыться шел, то сил не рассчитал. Ну и дверь немножко сломал.

— Бритый! — возмутилась Инна.

— Ну, не саму дверь, а задвижку, — принялся оправдываться Бритый. — А что тут такого? Я толкнул разок, вроде бы поддалась. Я толкнул посильней, дверь и открылась. А там этот Эрнест из душа вылезал. Ну я говорю, извините, мол, тоже помыться хотел. И вхожу. А он быстро простыню на себя накинул и злой такой стал.

— Я бы тоже разозлилась, если бы незнакомый мужик вломился ко мне, когда я душ принимаю.

— Так то ты, женщина, — сказал Бритый. — А ему чего меня стесняться? Оба мы мужики. Но не в этом дело. Он пока себя простыней обматывал, я успел рассмотреть, что у него на груди два шрама. Один старый, а второй явно не очень давно появился. Еще розовый.

— И что с того? Операцию ему сделали какую-нибудь, вот и шрамы.

— Такие шрамы после огнестрельного ранения бывают, — сказал Бритый. — Уж в этом можешь мне доверять. Вот я и думаю, а кто он такой — этот Эрнест?