Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея [=Не тычьте в меня этой штукой]

— Кха-кха, — вежливо изрёк он, откладывая блокнот.

— Сегодня вечером же у нас среда, понимаете? — объяснил я.

— ?

— Профессиональная борьба. По телику. Мы с Джоком никогда её не пропускаем: там выступает столько его друзей. Вы не останетесь посмотреть?

— Доброй ночи, — сказал Мартленд.

Почти час мы с Джоком потчевали себя — и магнитофоны ГОПа — хрюканьем и ржаньем королей захватов в партере и потрясающе вразумительными комментариями мистера Кента Уолтона — единственного на моей памяти человека, целиком и полностью соответствующего своей работе.

— Этот человек потрясающе вразумителен и т.д., — сказал я Джоку.

— Ну. Мне там счас показалось, что он отхватил ухо тому второму мудаку.

— Нет, Джок, не Палло. Кент Уолтон.

— Ну? А по мне так Палло.

— Не принимай близко к сердцу, Джок.

— Как скажьте, мистер Чарли.

Превосходная была программа: все подонки жульничали бесстыже, рефери поймать их за этим занятием никак не удавалось, но хорошие парни всегда побеждали, напрягши пресс в последнюю минуту. Кроме схватки Палло, само собой. Масса удовлетворения. Удовлетворительно было и размышлять о тех умненьких молоденьких бобби-карьеристах, что в эту самую минуту проверяют все полотна Тернера в Национальной галерее. А в Национальной галерее Тернеров очень много. Мартленд был достаточно сообразителен, чтобы осознать: я не стал бы так неубедительно шутить лишь для того, чтобы его подразнить. И потому перевернуть следовало каждого Тернера. И за одним из полотен, все всякого сомнения, отыщется заткнутый конверт. А внутри — опять же, вне всякого сомнения, — люди Мартленда обнаружат одну из этих фотографий.

Когда закончилась последняя схватка — на сей раз драматичным «бостонским захватом», — мы с Джоком выпили виски, что по борцовским вечерам стало у нас традицией. «Красный Плюмаж Делюкс» мне и «Джонни Уокер» ему. Джок его предпочитает; кроме того, он осознаёт своё место в жизни. К тому времени мы, конечно, уже отклеили крохотный микрофон, который Мартленд небрежно забыл под сиденьем моего «фотёй». (В кресле сидел Джок, стало быть, микрофон бесспорно отразил, помимо борьбы, ещё и некоторые вульгарные звуки.) С редкой фантазией Джок опустил жучка в широкий бокал, затем добавил воды и таблетку «алка-зельцера». После чего неудержимо расхихикался — жуткое зрелище и звуковые эффекты.

— Держи себя в руках, Джок, — сказал я. — Ибо нам предстоит работа. Кве ходи нон эст, эрас эрит, [9] Которой сегодня не существует, существовала, будет существовать (искаж. лат.). что означает: завтра, примерно в полдень, я рассчитываю оказаться арестованным. Произойти это должно в Парке, если возможно, чтобы я мог устроить сцену, буде сочту это уместным. Непосредственно после чего эту квартиру обыщут. Тебя здесь быть не должно, и с тобой здесь не должно быть сам-знаешь-чего. Вложи в обивку жесткого верха, как и раньше, поставь жесткий верх на «эм-джи-би» и отгони к Спинозе на техобслуживание. Убедись, что видишь перед собой мистера Спинозу лично. Будь там ровно в восемь. Понял?

— Ну, мистер Чарли.

С этими словами он проковылял к себе в спальню на другой стороне холла, откуда я ещё долго слышал его довольные хихиканье и флатуленцию. Спальня у него аккуратная, меблирована просто, полна свежего воздуха: именно такой хочется видеть спальню сына-бойскаута. На стене висит сводная таблица Знаков отличия и званий Британской армии; на тумбочке у кровати — фотопортрет Ширли Темпл [10] Ширли Темпл Блэк (р. 1928) — американская актриса, позже государственный деятель. В кино начала сниматься с трёх лет. в рамочке; на комоде — модель галеона, не вполне завершенная, и тщательно выровненная стопка журналов «Моторный цикл». Мне кажется, в качестве лосьона после бритья Джок пользуется хвойным дезинфектантом.

Моя же спальня — довольно верная реконструкция рабочего места недешевой шлюхи периода Директории. [11] Исполнительная Директория — правительство Французской республики из пяти директоров в ноябре 1795 — ноябре 1799 гг. Конец Директории положил государственный переворот 18 брюмера. Для меня она полна очаровательных воспоминаний, но вас — мужественного британского читателя — наверняка бы стошнило. Ну-ну.

Я погрузился в счастливый бессновиденческий сон, ибо ничто не сравнится с вольной борьбой в очищении разума жалостью и ужасом; это единственный ментальный катарсис, заслуживающий своего имени. Да и не бывает сна слаще сна неправедного.

То была ночь среды, и никто меня не разбудил.

Никто не разбудил меня до десяти часов прекрасного летнего утра, когда ко мне вошёл Джок — с чаем и канарейкой, распевавшей до самозабвения, как с ней это обычно и бывает. Я пожелал доброго утра обоим: Джок предпочитает, чтобы я приветствовал канарейку, а настолько мелкая услуга ничего не стоит.

— Ах, — добавил я. — Старое доброе успокоительное «улунг» или «лапсанг»!

— Э…?

— Принеси-ка мне трость, мои наижелтейшие туфли и старый зеленый «хомбург», — не отпускал цитату я. — Ибо я отправляюсь в Парк кружиться в буколических танцах. [12] П.Г. Вудхаус (1881-1975). Неподражаемый Дживс (1923).

— Э?

— О, не обращай внимания, Джок. Это во мне говорит Бертрам Вустер.

— Как скажьте, мистер Чарли.

Мне часто мнится, что Джоку стоит заняться сквошем. Из него выйдет отличная стена.

— Ты отогнал «эм-джи-би», Джок?

— Ну.

— Хорошо. Всё в порядке? — глупый, естественно, вопрос и, разумеется, я немедленно за него поплатился.

— Ну. Только, э-э… самь-знайте-что никак не влезала под обивку, пришлось по краям немного подрезать, ну, самь понимайте.

— Лучше бы ты свой член подрезал, Джок…

— Ладно, мистер Чарли, это шутка у меня была такая.

— Так, хорошо, Джок. Великолепно. Мистер Спиноза что-нибудь сказал?

— Ну. Неприличное слово.

— Н-да, я так и думал.

— Ну.

Я приступил к своему каждодневному «шреклихь-кяйт» [13] Зд.: ужасу (искаж. нем.). вставания. С периодической помощью Джока я осмотрительно отрывался от душа в пользу бритвы, от декседрина в пользу невыносимого выбора галстука; и в безопасности прибыл сорок минут спустя к самым рубежам завтрака — единственного заслуживающего такого названия, завтрака «шмино»: [14] Железнодорожника (искаж. фр.). огромной чаше кофе, изукрашенной кружевом, фестонами и филигранью рома. Я проснулся. Меня не тошнило. Сонная улитка всползла на тёрн — хотя бы так. [15] Аллюзия на «Песню Пиппы» из драматической поэмы Роберта Браунинга (1812-1889) «Пиппа проходит».