Елена Роговая - Лувр делает Одесса

Получив таким образом родительское благословение, Фима, за неимением чистых бумажных листов, тут же разрисовал книги с молитвенниками фигурками людей и животных. Вскоре с помощью подаренного ножа все нарисованное он вырезал из дерева. Над каждой миниатюрой юный мастер корпел по несколько часов, аккуратно, слой за слоем, срезая лишнее. Тонкие кудрявые стружки падали на пол, и мускулистые тела воинов становились совершеннее с каждым срезом. Своих героев Фима «одевал» в одежды римских легионеров, передавая до мельчайших подробностей не только складки на костюмах и оружии, но даже выражения лиц. Когда этап работы по дереву прошел, он заказал у кузнеца полоску из меди, которую каждый день гравировал с завидным упорством. Изнахратив железяку вдоль и поперек мельчайшими узорами, он вооружался отцовым напильником и насколько хватало детских сил полировал использованную поверхность, подготавливая место для следующей работы.

Фимино мастерство совершенствовалось с каждым днем. Оно оттачивалось вместе с камнями и деревяшками, с набросками рисунков на бумаге, да и просто на земле с помощью острой палочки. Руки обретали твердость, пальцы чувствительность к сопротивлению материала, глазомер безошибочно определял перспективу и угол обработки поверхности, а мозг рождал и надолго удерживал в памяти будущее творение.

Каждую неделю Хацкель брал сына на рыбалку. В один из таких дней, сидя на берегу и скучая, Фима попросил отца срубить ему хлыщ орешника.

– Опять будешь резать? Вот дал же Бог беспокойные руки! Даже на рыбалке не можешь тихо посидеть. Рыба, она же тишину и покой любит, а ты щас стружками всю воду забросаешь, – ворчал Хацкель, пробираясь сквозь заросли орешника в поисках толстой и ровной ветки.

Возвращаясь с рыбалки домой, Разумовские повстречали купца Винокурова. Увидев у мальчишки необычную удочку, он подозвал его к себе.

– А ну-ка, покажи, что за интересная штуковина оттягивает твою руку.

Фима с радостью протянул купцу новое удилище. Винокуров долго вертел его в руках, гнул, проверяя гибкость, рассматривал витиеватые узоры, прикидывал на вес, много раз сжимал резную рукоятку и от удивления цокал языком. Потом, не спрашивая согласия мастера, вытащил из кармана три копейки, отдал Фиме и забрал удочку, попросив его сделать за неделю еще хотя бы пару подобных. Фиминой радости не было предела. Хацкель, видя, какая удача подвернулась, опередил с ответом счастливого и на все согласного сына:

– Он бы с удовольствием сделал вам не одну шикарную вещь, но учеба в хедере отнимает много времени. Зубрит день и ночь, знаете ли, день и ночь! Добавьте по копеечке на каждое удилище, и я позабочусь о проблемах в школе.

– Полушка, и не больше.

– Тогда по денежке, и договорились, – подытожил Хацкель, резко одергивая сына за руку, котороый чуть было уже не согласился нарезать удилищ за «большое спасибо».

От внезапно свалившейся удачи и первого заработка Фима чуть не потерял сознание. Волна счастья накрыла его с головы до пят, и он вспомнил слова Мордехая и денежки, падающие на голову неизвестно откуда. «Вот, началось сбываться без всякой грамматики и Пятикнижия», – подумал он и пулей побежал домой рассказывать матери об удачном гешефте.

Как и договаривались, через семь дней Хацкель пришел в лавку Винокурова. Он аккуратно разложил пять удилищ на прилавке и, хитро щурясь, отошел в сторонку, давая купцу возможность спокойно рассмотреть товар. Артемий Григорьевич спешно надел пенсне и склонился над рыболовными снастями.

– Ты смотри-кась, как он ловко узор закрутил! Вроде бы ножичком самую малость пошкрябал, а оттенок у дерева уже другой, и смотрится богаче. А в эту даже другие кусочки дерева умудрился вставить. И подогнал-то как ловко! Это уже инкрустацией называется. Мастак твой сын, скажу я, уважаемый папаша. Хороша работа! Будь по-твоему, наброшу по копеечке за каждую!

Пока Хацкель подсчитывал в уме прибыль, Винокуров унес товар в подсобку и вернулся оттуда с деньгами. Хацкель остался сделкой весьма доволен, впрочем, как и купец. Уже на следующий день он покрыл удилища лаком и выставил их на продажу на порядок дороже от закупочной цены.

Фимина слава не заставила себя долго ждать. Она, как рыбка, клюнула на красивую, мастерски выполненную удочку и тут же попалась. Благодаря таланту юного гения и его необыкновенной остроте зрения к тринадцати годам его уже знали за пределами местечка. Cам помещик Добровольский пожелал отгравировать у него столовое серебро. Ради такого случая Фима не пожалел фантазии и украсил овальное блюдо сценой охоты на кабана. К назначенному сроку Петр Евстафьевич лично приехал оценить работу. Он взял блюдо в руки и, подойдя к окну, принялся его скрупулезно рассматривать. В дубовом лесу собаки рвут подраненного зверя, свирепо, до последнего вздоха сражающегося за свою жизнь. Лохматая борзая, поддетая клыками, летит в сторону. Она изгибается от боли, из лапы льется кровь, но это лишь раззадоривает других псов. Только одна собака неизвестной породы наблюдает за сценой издалека, трусливо прижавшись к ноге хозяина.

– Не ожидал! Не ожидал увидеть нечто подобное! – похвалил помещик Фиму. – Уважил так уважил. Какой накал страстей! Прям настоящая жизнь! Сам много раз на кабана ходил, не одну собаку покалечил, стравливая с клыкастой зверюгой. А ты где все это мог видеть? В книжке или на охоте доводилось быть? Хотя, что я спрашиваю, жидам свинину есть нельзя. Так? Или вы уже другого закона придерживаетесь?

– Так, – робко ответил Фима. – Талмуд запрещает есть мясо животных с раздвоенными копытами.

– И правильно делает, что запрещает. Вы не ешьте, а мы уж решим, что с ним делать. Так сколько ты хотел за свою работу?

– Договаривались о пяти рублях.

– Всего-то! Вот тебе твои пять, и за старание рупь сверху накидываю.

Фима вежливо поблагодарил и забрал только причитающуюся ему сумму. Он знал, что благосклонность помещика Добровольского стоит намного дороже рубля, поэтому, несмотря на нужду в деньгах, отказался от вознаграждения.

– Ты смотри-кась, гордый какой! Уважаю. Ладно, будь по-твоему. Но если захочешь поехать учиться ювелирному делу, помогу с рекомендательным письмом. У меня в Киеве кое-какие связи имеются. На других бы не стал свое расположение расходовать, а на тебя не жалко. Талант налицо, а таким завсегда поддержка нужна. Искусству с наукой без меценатов нельзя. Нет им жизни без наших денежек, как ни крути.

Свой первый серьезный заработок Фима тут же вложил в книгу, три штихеля и напильники. Все это ему помогла выписать из Польши старшая сестра. Получив профессиональный инструмент, он заказал знакомому токарю деревянные рукоятки для печатей, а кузнецу круглые формочки. Штемпельное дело Фима поставил в городе на высокий уровень, чем начал вызывать зависть у старых граверов и нешуточную озабоченность у родственников.

Читать дальше