Маргарита Южина - Парашют для утопающего

И вот сейчас Вася бродила по комнате и не знала, чем себя занять. Ныло плечо – этот гад все же царапнул ее, когда стрелял из подпола. Там ничего особенного, но неприятно. И с ногой тоже. В ногу и вовсе вонзилась никакая не пуля, а щепка от крышки подвала.

Вдруг Малыш насторожился, поднял морду и заворчал.

– Ой, мамочки! Неужели Пашка? – всполошилась Василиса. – А я тут с голым, перебинтованным плечом, Люся невменяемая… Ой-й-й, сейчас точно арест на полгода…

Василиса понеслась в спальню, накинула халат и выскочила в прихожую.

Это был не Пашка. На пороге стоял Вячеслав Антонович с ярким пакетом в руках и смущенно переминался с ноги на ногу.

– Я это… опять к вам… Ну, мне же еще с Людмилой Ефимовной поговорить надо. Но я… вот! Там вино какое-то и конфеты. Чтобы в неформальной, так сказать…

Василиса фыркнула:

– Напрасно вы потратились, честное слово, мы же в последний раз столько всего накупили, чтобы побольше денег истратить! Там и вино, и конфеты есть, специально все самое дорогое брали… Да вы проходите! Только, если не возражаете, – на кухню, в гостиной еще Люся спит. Я ее не трогаю – пусть выспится, а мы пока с вами чайку… Проходите!

Сейчас Василисе больше всего хотелось тихонько, спокойно посидеть на кухне с этим приятным мужчиной, выпить чашечку чая, ну или чего покрепче, послушать, что он расскажет, а Люся пускай спит.

Но едва гость расположился за столом, как тут же в дверях возникла Люся собственной персоной.

Люсе было тяжко. Все внутренности противно дрожали, тошнило невероятно, и каждое слово отдавалось в голове страшной болью.

– М-м-м-м, – тяжко промычала она, держась за голову. – Вася, ты знаешь, как мне плохо… Здрассьте… У нас минералочки нет?

– Люсь, иди умойся, а я тебе пока кофе сделаю, – посочувствовала подруге Василиса.

Вячеслав Антонович бодро поднялся:

– А давайте, я сделаю, у меня такой рецептик есть… Где у вас аптечка?

Когда Люся, бледно-зеленая, как проросшая картошка, вышла из ванной, ей тут же вручили полный стакан мутной жижи.

– Я, конечно, выпью… если вам хочется… – пробормотала она. – Только сразу говорю… это во мне не задержится.

Она не обманула. Только успела опустошить кружку, как тут же рванула в туалет.

– А теперь будет все нормально, – успокоил Люсю незнакомый мужчина, которому Василиса отчего-то застенчиво улыбалась. – Только надо сразу кофе.

Люся выпила и кофе, и удивительное дело – почувствовала себя почти здоровой.

– Вась, ты представь… – жаловалась она подруге. – Этот гад решил меня вином угробить!

– Вином? – вздернул брови мужчина.

– Ну да, я, дурочка, на свадьбе сказала, что у меня от вина жуткая свертываемость крови, сразу задыхаюсь, глаза на лоб, язык наружу и нечеловеческие муки. Вот он и решил… Гад, влил в меня бутылку какой-то кислятины, я сначала чуть не захлебнулась, а потом чуть и в самом деле не умерла… Вася, я сразу нашего Василька вспомнила, ты обещала меня сфотографировать пьяную, если еще раз я наклюкаюсь… Бедный мальчик, ты же ему не расскажешь, да? Это же была производственная необходимость, да ведь?.. Ой, Вась, а Ольга?!! – вдруг вспомнила заботливая мать и рванула к телефону.

И Василиса ее едва успела поймать за полу халата.

– Да все с ней в порядке! Люся, ну садись же, говорю тебе – все в порядке! Ни в какой «Скорой» она не была, я ей звонила вчера ночью. Им просто этот негодяй телефонные провода в подъезде перерезал.

– Негодяй – это Гурков? – спросил мужчина и тут же чуть поклонился Люсе: – Вячеслав Антонович. Я, как бы это сказать… тоже в этом деле разбираюсь. Но, честно признаюсь, без вас бы…

– Люся, ты как на даче-то оказалась? – спросила Василиса, впервые перебив хвалебную оду о своих подвигах.

Люся хлебала кофе и пожимала плечами:

– Ну так как… если б не ты, мне б точно каюк, застрелил бы, гад, или еще что придумал. Он же всерьез меня прикончить нацелился. Подготовился даже. А тут ему позвонили, оказалось, что у него свидетельницу прячут, а завтра еще и Пашка должен приехать. А уж про Павла-то он наслышан, честно тебе говорю. Ну и отнесся он к моему убийству несколько халатно, я бы сказала. Вылил в меня бутылку винища, увидел, как у меня глаза на лоб полезли, и оставил помирать в страшных муках. А сам к тебе – на дачу. Я когда одна осталась, чуть не умерла от этой гадости, я уже говорила, да? И ведь так просто не уйдешь – руки ж связаны!

– Вот гад… – скрипнула зубами Василиса. – И как же ты? Перерезала веревку?

– Чем? – выпучила глаза Люся. – Нечем было… и потом, тут же важна каждая минута!

– Ну так что ты сделала-то?! – потеряла терпение Василиса.

Люся шмыгнула носом, покосилась на Вячеслава Антоновича и пробурчала:

– Я ногой стала окна долбить. Вынеслась на балкон и с балкона тоже… что под ноги подвернулось… Ну соседи и вызвали милицию… Между прочим, хорошо, что мне сразу поверили! А так бы…

– Еще бы не поверить – вы же сразу про Малевского заговорили, – вспомнил Вячеслав Антонович. – А это – личность известная, о нем уже вся милиция наслышана, никак нельзя было оставлять информацию непроверенной. А когда проверили – не поверили, честное слово! Чтобы такие хрупкие женщины, да такого бугая!

Подруги скромно зарумянились. А Вячеслав Антонович рассказывал дальше:

– И почти в это же время в другое отделение позвонили… Мария Игоревна, кажется. И обе один и тот же адрес указывали. Ясное дело, мы сразу на дачу и примчались. Нет, я перед вами просто снимаю шляпу! Когда бы этого маньяка мы еще вычислили. Мы же только стали материал собирать, а тут такой подарок! Сколько жизней спасли!

Подруги просто плавились от жарких слов.

– Вы с ним уже… беседовали? – собрала губки пупочкой Василиса и манерно стала размешивать чай. – Надавили как следует, да? Ну, чтобы не запирался.

– Да чего там давить, – махнул рукой Вячеслав Антонович. – Он вовсе не кремень оказался. Даже еще какой не кремень! Но это все и объясняет – он всю жизнь под страхом рос.

Гурков Анатолий Львович, в детстве просто Толька, родителей своих не помнил. Он жил вместе с дедом – крепким, жестким стариком. Через каждое слово старик его предупреждал:

– Вот, баловать-то будешь – вмиг, как шшенка, придушу! Веревку на шею – и с балкона!

Еще мальчишкой Толька знал, что на улице бегают только тунеядцы, телевизоры покупают только зажравшиеся лодыри, а книги читают – отмороженные бездельники. Правда, когда мальчик пошел в школу, ему пришлось листать учебники, но это были не пустые книжки, а полезные, поэтому дед не ругался. А Толька сильно и не рвался к учебникам, чего там интересного: А в квадрате да Бэ в кубе? И вообще школу он не любил, над ним там всегда смеялись и издевались – то жвачку в волосы бросят, то в штаны окурок засунут… Сначала Толька дрался с обидчиками, но после одного раза, когда он в кровь разбил нос самому противному однокласснику, в школу вызвали деда. Дед разбираться не стал, избил паренька до посинения, потом тот еще и две недели в школе не появлялся. А дед теперь пугал по-другому: