Дарья Донцова - Дворец со съехавшей крышей

– Степа, зачем ты потеряла мой любимый инструмент? Как ты посмела его взять?

Потом Арни остыл, полез в сумку за своим успокаивающим спреем и нашел ту самую кисть, выпавшую из чехла. Думаете, Франсуа извинился? Нет! Он безмерно обрадовался и помчался обедать. Но, появляясь в кабинете Звягина с заявлением об уходе, гуру макияжа всегда говорит:

– Останусь, если моим служащим и мне прибавят жалованье.

Вернувшись в наш офис, мсье Арни торжественно произносит:

– Любишь меня, люби и мою собачку. Степа, тебе прибавили оклад.

Обижает ли меня заявление про собачку? Нет, я воспринимаю его как свидетельство хорошего отношения ко мне француза. У него такой принцип: сам своих бью, другим не даю.

– Роман, художник пришел, – сообщила Валентина Львовна. – Говорит, у него нет времени, принес эскиз приглашений на твою свадьбу.

Я чуть не задохнулась. Эскиз приглашений на свадьбу? Роман женится? Мои глаза наполнились слезами, и я тут же закашлялась, только бы не расплакаться. Ну и неделька выдалась! Сначала пропадает кубок, потом я совершенно случайно узнаю о предстоящем бракосочетании Антона с Лерой Тимофеевой, дочерью нашей заведующей складом (кстати, секретарша Валентина и противная Марина Ивановна подруги неразлейвода). Не успела я переварить эти две восхитительные новости, как о своем желании пойти в загс объявила Белка, а теперь вот еще и свадьба Романа Глебовича. Я, конечно, понимала, что долго шеф вдовцом не останется, и вокруг Звягина постоянно крутятся разные блондинки, но все равно слова Валентины меня шокировали. Похоже, в моей жизни началась черная полоса.

– Потом, Валя, – отмахнулся Звягин.

– Художник очень торопится, – настаивала секретарша, – у него дела!

Роман сузил глаза.

– Пусть уходит.

– А приглашения? – удивилась Валентина Львовна. – Там несколько вариантов.

– Скажи излишне занятому «Репину», что заказ отменяется, – приказал босс. – Найдем другого мастера по открыткам. Мне не хочется утруждать человека, который страдает от дефицита времени.

Секретарша исчезла, Звягин посмотрел на меня.

– Ирина подтвердит твои слова?

– Про то, что я положила кубок в шкаф? Конечно, – заверила его я, – убирала коробку на ее глазах.

Роман Глебович встал.

– Степа, вчера вечером Розова сделала попытку украсть кубок.

– Что?! – ахнула я. – Не может быть! Кто вам сказал такую глупость?

Звягин вышел из-за стола и сел в кресло напротив меня.

– Вечером, перед самым закрытием бутика, охрана зашла в ваш офис и на столе Ирины увидела наш большой фирменный пакет, перевязанный ленточками. На вопрос Ильи, что в нем лежит, Розова не дрогнувшим голосом ответила: «Сегодня я приглашена к подруге на новоселье. Купила в отделе аксессуаров два хрустальных подсвечника». Илья вскрыл упаковку, в ней лежал кубок. Ирина разыграла целый спектакль, ее актерским способностям может позавидовать Мерил Стрип. Розова очень натурально удивилась, продемонстрировала чек, и сегодня утром продавщица подтвердила факт приобретения ею канделябров. Но я склонен считать, что подсвечники были куплены для отвода глаз, чтобы вынести из магазина кубок. Охранники на выходе могли спросить чек, в особенности если сотрудник несет большой пакет.

– Нет, нет, – твердила я, – Ирина ни при чем! Она…

Я осеклась. Роман Глебович взял меня за руку.

– Степа, что тебя мучает?

– Ничего, – промямлила я, – все прекрасно.

Звягин неожиданно погладил меня по голове.

– Отлично помню, как много хорошего ты сделала для моей семьи. Понимаю, что рано или поздно ты оценишь любовь Антона и согласишься выйти за него замуж. Я давно считаю тебя близкой родственницей и всегда готов помочь. Что случилось, дорогая? Если возникла проблема, а по твоему опрокинутому лицу ясно, что она существует, то я первый человек, к кому ты можешь обратиться за советом и помощью. Что бы ни произошло, я буду на твоей стороне!

Роман снова погладил меня по голове. Я вдохнула исходящий от него аромат дорогого парфюма и заплакала. И едва слезы покатились по щекам, возненавидела себя. Со школьных лет я борюсь с одной своей особенностью. Если кто-то меня ругает, я никогда не покажу, что задета, буду мило улыбаться в лицо злобному человеку, не доставлю ему радости, не продемонстрирую, как больно мне от его речей. Давно поняла: нет лучшего способа уязвить того, кто хочет тебя оскорбить, чем демонстрация полнейшего пофигизма. Кроме того, я всегда соглашаюсь с людьми, бросающими фразу: «Степашка, ты потолстела!» Эти слова, сказанные в спину модели «доброй» подружкой, впиваются острым жалом между лопаток и ранят больше метко брошенного индейцем томагавка. Девяносто девять манекенщиц из ста тут же запричитают:

«Ой, правда? Вроде вес прежний… Я разжирела? Кошмар! Катастрофа! Боже! Меня снимут с показов! Не будет заказов на съемки в рекламе! Что делать? Сажусь на диету!»

Но я не такая. Я та самая сотая, которая спокойно скажет:

«Точно. Вчера я не влезла в джинсы, надо купить другие. А ты чудесно выглядишь, в отличие от меня – стройняшка».

Ну и как задеть за живое такую девицу? Это все равно что кусок ваты пинать – сколько ни подбрасывай белый комок, он упорно спланирует на прежнее место.

Но вот если меня похвалить или, того хуже, пожалеть от всей души, тут я сразу начну рыдать. Я прекрасно держу удар, но совершенно беспомощна перед проявлением сочувствия. Отлично понимаю, сколь глупа такая реакция, но ничего с собой поделать не могу.

В Париже, в круглосуточном магазине косметики «Сефора», расположенном на Елисейских Полях, есть милая традиция: в полдень и в полночь все продавцы выстраиваются в две линейки, звучит музыка, и сотрудники танцуют, хлопают в ладоши, втягивают в пляску покупателей. Как-то раз я, уставшая, как собака, заглянула в «Сефору» из чистого любопытства и попала на этот праздник жизни. Настроение у меня было не очень хорошее, и я бочком прошмыгнула к стендам с парфюмерией. Ко мне подбежала одна из девушек в форменной одежде и заботливо сказала:

– Мадам, могу вам чем-то помочь? Вы не захотели танцевать, вероятно, у вас плохое расположение духа. Мне так жаль! Давайте сделаю вам бесплатный макияж?

Вместо того чтобы просто поблагодарить отзывчивую француженку, я разрыдалась и теперь старательно обхожу этот магазин по широкой дуге…

Роман встал, запер кабинет, взял со стола упаковку бумажных платков, сел рядом на диван, обнял меня, прижал к себе, заботливо вытер мой нос и велел:

– Рассказывай.

И я выложила все. Про то, как мерила колье и уронила коробку с кубком, как беседовала со Светланой и Мариной Ивановной на складе, про Белку, которая собралась замуж за Дмитрия, про Чарли, на которого пришлось надевать памперс, и одногруппницу Болтневу с ее обкаканными козлом туфлями.