Елена Логунова - Синяя курица счастья

Пятый снимок запечатлел интригующее начало отчета: «На трижды упомянутое при ней имя «Маргарита» свидетель Ложкина никак не прореагировала».

Я наморщила лоб, припоминая. Когда это при мне звучало имя «Маргарита», да еще трижды?

— А помнишь, Сашок назойливо напевал не в лад и не к месту: «Маргари-ита! Маргарита, ведь ты не забыла? Маргари-ита! Ты же помнишь, как все это было!» — встрепенулся мой внутренний голос. — Ты еще подумала, что это его от пива развезло и потянуло на лирические песнопения.

— А он, значит, проверял меня, — задумалась я. — То есть Маргарита эта, надо полагать, имеет какое-то отношение к тому Угрюмову… Да уж не ее ли то было письмо?!

Я открыла файл, тайком скопированный из шефовой папочки «Разное», и еще раз посмотрела на роковое письмо, загнавшее бородатого мужика транзитом через духовку на тот свет.

Никакой подписи там не было, вместо нее присутствовал отпечаток напомаженных губ, и понять, принадлежит он Маргарите или Фросе какой-нибудь, не представлялось возможным.

Я бы скорее на деревенскую Фросю поставила — губы были не тонкие, мясистые такие были губы, видимо, целовальщица отнюдь не субтильная дамочка.

— Или она себе в губы силикон закачала, — подсказал мне внутренний голос.

— Силиконовые губы по нынешним временам отнюдь не редкая примета, у каждой первой гламурной кисы «уточка», — с сожалением констатировала я. — И чего это Сашок одним именем ограничился? Лучше бы он фамилию мне напел!

— Ну, знаешь ли, не каждая фамилия в песню ложится, — справедливо заметил внутренний голос. — Может, она Маргарита Трусель-Голопопель, например? Или, скажем, Маргарита Борзосвинова. Попробуй-ка, спой такое!

Я попробовала и лирично напела на мотив «Черного ворона»:

— Борзосви-и-инов! Что ж ты вье-о-ошься…

— А с Голопопелем как? — заинтересовался внутренний. — Так же?

— Можно и по-другому: Трусель-Голопопель в поле у ручья! — талантливо перековеркала я «Ой, цветет калина».

— А…

— Достаточно, — волевым усилием я остановила неуместное веселье. — Сначала дело.

Я переключила внимание на свернутые файлы в нижней части экрана. Машинально потянулась к ним курсором, нажала и чертыхнулась, вспомнив, что передо мной не настоящий рабочий стол, а всего лишь его фотография.

— Файлы текстовые, — сообщила я, рассуждая вслух. — Вероятно, Сашок обращался к ним, работая над своим отчетом. Тогда можно предположить, что эти три документа объединены общей темой. А называются эти файлы…

Я присмотрелась к мелким буковкам:

— «Наш Бонд» и «Крестный папа»!

— Названия явно не сухарь Сашок придумывал, тут чувствуется конкретное настроение, а именно: ехидство, — вставил свои пять копеек внутренний голос. — И еще есть ощущение, что тема криминала и противостояния ему цветет и крепнет. Интересно, на какой стороне силы был бородач Угрюмов? На темной или на светлой?

— Спасибо, что не спрашиваешь, на какой стороне я, — пробурчала я, открывая браузер. — Сейчас попробуем что-нибудь узнать…

Я начала с того, что без затей забила в строку поиска имя и фамилию: Платон Угрюмов.

Выскочила всякая ерунда: «Значение фамилии Угрюмов», «Улицы в России, названные фамилией Угрюмов», «Списки хорошистов СШ № 8 по итогам второй четверти, 3-й «Б», Платон Угрумов» и прочая чушь.

Тогда я протестировала поисковую фразу «Платон Угрюмов и мафия», и тут же мне выпал джекпот — с десяток свеженьких новостей под заголовком «Свидетель обвинения по делу Коробейникова погиб на Кипре»!

— Вот оно! — дружно ахнули мы с внутренним голосом и пошли рвать ромашки в информационном поле.

Собранный в итоге букет разнородных сведений не впечатлял объемом, но радовал третий глаз волнующим предчувствием в духе «истина где-то рядом».

Платон Угрюмов определенно был темной лошадкой. Откуда он взялся, журналисты не писали, но отмечали его стремительную карьеру в близком окружении крупного красноярского бизнесмена Максима Коробейникова, о котором тоже можно было с уверенностью сказать, что он тот еще жук.

Официально Коробейников был известен как владелец заводов, домов, пароходов и прочих добропорядочных бизнесов, неофициально — как доморощенный мафиози.

— А вот и Крестный Папа! — воскликнул мой внутренний голос, увязав характеристику персонажа с названием файла.

Два года назад у Коробейникова приключилась серьезная неприятность: его обвинили в смерти депутата, с которым у Папы были очень сложные товарно-денежные отношения. Депутат был связан пуповиной с кем-то на самом верху, так что с делом о его убийстве разбирались не прикормленные местные сыскари, а цепкие и злые московские гости. И пошел бы Папа Коробейников на ПМЖ к другим паханам по этапу, если бы не внезапное и бесследное исчезновение главного свидетеля обвинения — Платона Угрюмова.

Без него дело развалилось, и Коробейников остался при своих и на свободе, однако из привычного ареала обитания все же предпочел мигрировать, удачно променяв Красноярск на Сочи. Тут он пока не засветился в прессе и удостоился упоминаний только в связи с гибелью Угрюмова, который умудрился найтись посмертно, прогремев взрывом дома на Кипре.

Вопрос: как узнали о том, что погиб не кто-то, а именно Платон Угрюмов, если взрыв и пожар наверняка уничтожили тело, да и жил мужик на Кипре, я уверена, не под собственным именем?

Тут я вспомнила фотографии, которые мне настойчиво демонстрировали агенты Смиты. Судя по наличию этой оперативной съемки, за домом в Ларнаке, где проживал Угрюмов, следили. Судя же по тому, что фотографии оказались у агентов, Угрюмов был под колпаком у спецслужбы.

И тут я подумала — а не был ли Платон Угрюмов засланным казачком? Может, это его автор файла с насмешкой назвал «Наш Бонд»?

Что, если эти самые спецслужбы нарочно внедрили Угрюмова в близкое окружение Коробейникова, чтобы в нужный момент использовать как свидетеля обвинения?

— Чего ж не использовали? — озадачился внутренний голос.

Я пожала плечами.

Может, свидетеля законсервировали, планируя использовать позже, когда обвиняемый побольше жира накопит, чтобы было, что у него отнять. А может, свидетель решил, что вдали от разборок спецслужб и мафии он целее будет, и сбежал, поломав коллегам всю схему.

Так или иначе, а контора Смитов выяснила, где хоронится беглец, и, значит, теперь агенты хотят убедиться, что Угрюмов действительно погиб, а не слинял под шумок газового взрыва еще куда-нибудь. И я для них именно «свидетель Ложкина», мои чистосердечные показания нужны, чтобы закрыть это дело.

Я почесала в затылке.

Схема получалась стройная, в нее прекрасно вписывались и вежливые агенты Смиты, и галантный гад Сашок…