Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки

– Думаю, потому что главное для Лапы устроить сюрприз, – пробурчал Димон, – удивить друзей. Но это я так думаю, а что думает Лапуля, неизвестно никому, даже ей самой.

– Вопросов нет, – улыбнулась я.

– Только не вздумай Лапе сказать, что я тебе про прикид растрепал, – испугался Димон.

– Козы в Питере? – с запозданием усомнился Иван. – Немного странно.

– Лапуля не всегда складно врет, – объяснила я.

– Да она вообще лгать не умеет, – сказал Димон.

– Что вам купить? – деловито поинтересовался босс. – А то притащу никчемный подарок.

– Вроде все у нас есть, – пожал плечами Димон.

– Постельное белье всегда пригодится, – решила я, – комплектов много не бывает, уточню у Лапули размер кровати.

– Не надо, – замахал руками друг, – она обожает сюрпризы.

– Тогда сам померяй, – велела я.

– Ладно, – согласился Димон. – Надеюсь, никто из вас не забудет про приглашение?

– Ну что ты, – хором ответили мы с Иваном.

Коробков направился к двери.

– Можешь рассказать, как ты делал жене предложение руки и сердца? – спросила я.

Коробок притормозил и обернулся.

– Лапа очень романтична, поэтому она хотела, чтобы я нанял карету, запряженную белыми лошадями, сам сел на коня с розовой гривой, прискакал к нашему дому, спел под гитару серенаду, потом залез по трубе на балкон и протянул ей коробочку с кольцом.

– Здорово, – пробормотала я, – красиво. И ты так поступил?

Димон засмеялся и ушел от ответа. Я посмотрела на Ивана.

– Я вывалюсь из седла, – быстро сказал тот, – и побаиваюсь лошадей, у них зубы здоровенные. По трубе мне тоже карабкаться слабо, природа не оснастила меня присосками на ладонях и ступнях. И ты живешь на двенадцатом этаже, мне туда никогда не доползти, я и до второго не доберусь.

– Ну это же придумала Лапа, – грустно сказала я, – тебе надо что-то свое организовать. Знаешь, никто ради меня никогда не совершал романтических поступков.

Иван посмотрел на бархатную коробочку.

– Значит, кольцо не возьмешь?

Я дала зданий ход.

– Принимаю твое предложение.

Шеф откинул крышку и подал кольцо мне.

– Нравится? Померяй!

– Оно прекрасно, – честно ответила я, надевая колечко с камнем. – Ой! Велико.

– Продавщица уверяла, что оно самое маленькое, – расстроился босс.

– Она ошиблась, – протянула я, показывая, как легко надевается и снимается подарок, – не расстраивайся, его можно уменьшить.

Иван открыл сейф.

– Пусть пока здесь лежит. Зря я Рину не послушал, она советовала тебя в магазин взять. Сказала: «Тане его носить, пусть сама выбирает». Но мне очень уж это колечко по сердцу пришлось.

– Что сказала Ирина Леонидовна, когда услышала о твоем желании сделать ее свекровью? – поинтересовалась я.

Иван закрыл железный шкаф.

– «Давно пора, сколько можно девушке голову морочить». Дословная цитата.

Я встала.

– Странно, что после вчерашнего моего бенефиса со взрывом яиц, приглашением не того соседа и натертым вместо сыра мылом твоя мама не объявила меня персоной нон грата.

– Давай вечером заскочим в магазин? – предложил шеф. – Попросим уменьшить колечко. Или вдруг тебе другое понравится?

– Похоже, сегодня мы не успеем, – пригорюнилась я, – работы выше носа.

– Значит, завтра заедем, хотя лавка круглосуточная, – весело сказал Иван, – я покупал кольцо сегодня в пять утра.

– Надо же! – восхитилась я. – Говорят, народ с каждым днем беднеет, а бриллиантами торгуют и днем и ночью.

Когда я вошла в кабинет Карины, та сразу извинилась:

– Простите, что вам пришлось сюда ехать, но я никак не могу покинуть рабочее место, народ идет и идет. Через час следующий пациент появится. Чай, кофе?

Я отказалась от напитков и без долгих церемоний сразу начала беседу:

– Карина, у Гортензии был с кем-нибудь роман?

Хлебникова подошла к подоконнику и включила стоявший там чайник.

– С такой мамой? Галина Сергеевна следила за дочерью, как за Алмазным фондом не следят. У бедной Горти не было шанса с кем-то познакомиться, мать ей шагу ступить одной не давала.

– Но дочь тем не менее ухитрилась сбежать, – заметила я.

– Исключительно потому, что она соврала про поход ко мне в гости, а мать в этот момент принимала ванну и не могла пойти с ней, – отрезала Карина.

Я поерзала в жестком кресле.

– Галина Сергеевна при всем желании не могла ежесекундно бдеть за дочерью. Старшую Моисеенко свалит сон, а послушная дочка дождется, пока маменька захрапит, и тайком гулять отправится.

– Ночью? – засмеялась Карина. – И куда Горти отправится? Театры закрыты, основная часть магазинов-ресторанов тоже. Даже если посчитать ваше абсурдное предположение возможным, то где развлекаться Горти? Она скромная, молчаливая, из подросткового возраста давно вышла, тусоваться по клубам ей и в голову не придет.

– Ваша подруга в детстве такой же была? – поинтересовалась я. – Чуралась сборищ? Хотя, если вспомнить Галину Сергеевну, то, полагаю, девочке и шага самостоятельно сделать не давали.

Карина открыла коробку с заваркой.

– Может, все же побалуетесь чайком? Один пациент мне его из Англии привозит. Не хотите попробовать знаменитый чай из Лондона?

– В книгах Агаты Кристи герои постоянно лакомятся сэндвичами с огурцами, – улыбнулась я, – один раз я решила себе такие сделать и была разочарована. Очень невкусно. Теперь боюсь потерять иллюзию в отношении английского чая, вдруг он окажется гадким? Почему Галина так стерегла дочь? В чем причина ее страха за Гортензию?

Карина вынула из тумбочки две чашки.

– Все же угощу вас. Я сама задавала себе этот вопрос и никогда не находила ответа. Горти была беспроблемным ребенком, отлично училась, примерно себя вела, слушалась маму.

– А папу? – спросила я.

Карина поставила на маленький столик коробку конфет.

– Валентин Петрович домой возвращался поздно вечером, дочь уже спала. Отец всегда был занят. Я его плохо помню, он скончался, когда мне исполнилось тринадцать. А вот день, когда Валентин Петрович из жизни ушел, в память врезался. На четвертом уроке пришла директриса и забрала Горти. Спустя полчаса прибежала секретарша Ангелина Львовна, взяла ее портфель и объяснила: «Папа Гортензии попал в больницу, у него сердечный приступ. Позвонила ее мама, попросила дочь домой отправить. Если она завтра на занятия придет, не приставайте к ней с вопросами». Но Горти не появлялась в школе долго, ее отправили куда-то к родственнице по материнской линии. Она там несколько месяцев прожила. В школу Горти вернулась лишь в сентябре, сказала, что у тетки жила, сестры отца, о ней она мне раньше не рассказывала. О смерти Валентина Петровича подруга не говорила, а я тоже помалкивала, потому что Галина Сергеевна попросила не заводить разговоры на эту тему. Я, когда первого сентября подругу на линейке увидела, так обрадовалась. Во времена нашего детства мобильных-Интернета-соцсетей не существовало, в селе, куда Горти отправили, даже телефона не было, мы с ней общаться не могли. Я с букетом гладиолусов наперевес кинулась к Моисеенко, помяла цветы, кричу: «Тензи! Как дела!» Мы с ней друг другу придумали особые имена, которыми пользовались, когда наедине оставались, она Тензи, я Ара. Понятно, что мы просто свои имена сократили. Галина Сергеевна меня отвела в сторону и попросила: «Карочка, Горти очень тяжело вспоминать папу. Если любишь ее, то задуши любопытство. А чтобы ты не мучилась от неведения, объясню: у Валентина Петровича случился инфаркт. К счастью, дочка в школу ушла, не видела смерть отца. Ты уже взрослая, скоро четырнадцать лет стукнет, должна понимать, какой шок испытала девочка, когда директриса ей безо всякой подготовки ляпнула: «Беги скорей домой, твой отец умирает». Нам обеим пришлось пережить трудное время, я от стресса попала в больницу. Теперь ты все знаешь, не терзай Горти расспросами.