Наталья Александрова - Дешево и смертельно

М-да-а. Коротко и бестолково, но совершенно по-Маринкиному.

Рита еще раз перечитала последнее письмо. А вот оно совершенно безликое, такое впечатление, что писал совсем другой человек. Но может, так кажется из-за равнодушных компьютерных строчек?

Она забрала оба снимка и письмо и ушла на кухню. Нашла в сумочке сигареты и прикурила от кухонной зажигалки. Валерий был очень недоволен, когда она курила, и теперь, ощутив невольный страх, Рита посмеялась сама над собой. Все, милая, больше никто не будет тебе ничего запрещать! Свободна и одинока! Можешь рассчитывать только на себя. Она заглянула в сумочку. Деньги, семьсот пятьдесят долларов, были на месте. И еще тысячи три с чем-то нашими. Вот и все ее богатство. От тети Любы осталось немного. Конечно, есть еще квартира. И кое-какое золотишко – не зря тетя Люба всю жизнь проработала в ювелирторге. Но прошло бы очень много времени, пока Рита сумела бы продать квартиру. Пришлось бросить все как есть. А колечки, купленные в советские времена, сейчас ценности большой не имеют.

Рита положила перед собой оба снимка и стала рассматривать их, сравнивая. Зачем она это делает, не сумела бы объяснить. Но что-то беспокоило ее, что-то такое, чему она не могла пока дать определения.

Снимки были одинакового размера, на такой же бумаге, и вполне могли быть сделаны одним и тем же аппаратом. Но между ними была разница во времени не меньше… сейчас сообразим. Значит, уехала Маринка в прошлом году в июле. Ну да, она ведь приезжала к ним с тетей Любой проститься, и обратный билет брала ей Рита на девятое июля. А на пятнадцатое у нее уже были билеты на самолет в Париж. Значит, прилетели они пятнадцатого, пока то да се, сняты они не в Париже – видно, что пляж, море рядом. Значит, привезли их на Лазурный Берег, оттуда Маринка прислала фотографию.

Дальше, у нас сейчас май. А второе письмо она отправила седьмого апреля. И отправлено оно из Парижа, но опять-таки хоть климат в Париже получше петербургского, но в апреле там не позагораешь. То есть снова сфотографировали ее на Лазурном Берегу, там в апреле уже тепло.

– А чего она все на море-то? Дел, что ли, других нету? – Рита не заметила, что задала этот вопрос вслух.

Хотя… в этом вся Маринка. Если есть у нее возможность побыть на море или в кафе посидеть, время провести, она эту возможность ни за что не упустит. В ущерб всему остальному. Поэтому и мужья уходили. Это тетя Люба так считала.

Рита внимательно, до боли в глазах, вглядывалась в снимки. Если не считать прически, то не очень-то Маринка и изменилась. Время проводит на пляже, а загара-то почти и нет – так, чуть-чуть золотистая. И улыбается… ага, вот в чем тут дело. Примерно за полгода до ее отъезда пришлось Маринке вырвать зуб. Не передний, конечно, сбоку, но если улыбаться, то видно. Она коронку ставить не хотела, решила сделать имплант. А в клинике такие деньги заломили, что она отступилась. Тем более вскоре ее с работы уволили. Решила оставить это дело до Европы. Если, мол, повезет, и с замужеством все будет в порядке, то муж денег даст, а если нет – то вернусь, потом сделаю.

Но стеснялась все же, что зуба нет, и улыбка получилась у нее несколько кривоватая. Так и есть: на первом снимке такая улыбка, и на втором тоже. Значит, не вставила зуб. А пишет, что муж богатый, Картье, Живанши…

Ясно, что привирает.

А это что еще? Рита поднесла последний снимок к глазам, потом крикнула:

– Сережка, у тебя лупа есть?

Против ее ожиданий, он явился довольно быстро с лупой, а она уж думала, что придется перерывать всю квартиру.

– Что ты тут рассматриваешь? – ворчал он. – Давай лучше в магазин сходим, а то есть хочется.

– Сейчас, сейчас, – отмахнулась Рита.

Новый купальник был у Маринки гораздо открытее старого. И вот, на ее бедре Рита заметила такое, что опустилась на стул в полном изумлении. Когда Лялька с матерью были у них накануне отъезда во Францию, девчонка случайно пролила на них с Ритой горячий чай. Хорошо, что сама не пострадала. Больше всех попало Рите, и на Маринкино бедро брызнуло. Рита тогда мигом сорвала с себя юбку, так что пропитанная горячим ткань недолго прикасалась к ее телу. Был ожог, но шрама не осталось. А Маринка что-то замешкалась, пока проверяла Ляльку, и ожог получился небольшой, но сильный. Очень она сокрушалась, что перед поездкой такое случилось. И вот, Рита своими глазами видит этот ожог. То есть, конечно, он подзажил, но за восемь месяцев должен был вообще пропасть!

Рита бросила снимки на стол и закурила новую сигарету. Все эти совпадения могли означать только одно: Маринка прислала им фотографию, которая была сделана не сейчас, а тогда же, почти сразу по ее приезде. И зачем-то хочет их убедить, что фотография сделана недавно. Именно поэтому она постриглась и перекрасилась. И именно поэтому рядом с ней нет Ляльки: ребенка-то перекрашивать не будешь. А если просто так сфотографировать, то никто не поверит, потому что маленькие дети за год очень меняются!

Но для чего она это сделала? Не сложилось с французским мужем, и теперь ей стыдно? Что за ерунда, если бы не сложилось, то давно бы уж дома была. Или написала бы все как есть. Раньше она всегда матери писала правду, ничего не скрывала. Да полно, она ли? Вот теперь Рита совершенно четко сформулировала свои ощущения от последнего письма: оно фальшивое. Оно написано не Маринкой. Чего стоит одно упоминание о Леночке! Всю жизнь они Ляльку звали Лялькой, и больше никак. И не настолько она там свихнулась, чтобы забыть о сыне начисто. Может, Маринка была ему и не очень хорошей матерью, но скотиной никогда не была, нашла бы время написать письмо, позвонить, даже подарок на день рождения прислала бы! Тем более раз деньги есть. Но можно ли верить содержанию письма?

Значит, кто-то послал Сережке безликое письмо и фото, которое Маринка сделала еще тогда. То есть все было заранее задумано? Раз она перекрасилась, чтобы выглядеть изменившейся. Чушь какая!

Но если все это ее домыслы, возразила сама себе Рита, то где же тогда Маринка с Лялькой? Почему они не дают о себе знать?

– Странно все это, – пробормотала Рита. – Тебе, Сергей, так не кажется?

Сережка равнодушно посмотрел на снимки и перевел глаза на Риту.

– Я вообще про нее не хочу знать! – твердо ответил он. – Раз уехала и не пишет – я тоже так буду. Она дала понять, что у нее нет сына – тогда у меня нет матери.

– Разве можно такое говорить? – испугалась Рита.

– А ей можно так делать? – Рита видела, как ему больно, хоть он старался этого не показывать. – Когда задумала она это французское замужество, все переживала, что возраст уже не тот. Могут не взять. Так она пять лет убавила, а про меня вообще ничего не сказала, когда анкету заполняла. Дескать, один ребенок – Лялька. Сам слышал, как она по телефону говорила: там, дескать, отдают предпочтение одиноким женщинам, то есть, чтобы здесь никто не оставался. Так что я ей не нужен.