Дарья Донцова - Шуры-муры с призраком

– Хитростей почти нет, – охотно заговорила вторая девушка, – нужен влажный спонжик, и все дела. Давите жабу. Сами зарабатываете, или повезло за богатого выскочить?

Я решила не вдаваться в подробности.

– У нас с мужем небольшая фирма.

– Ну, тогда он вас за транжирство жучить не станет, – обрадовалась Светлана, – хотя я такая же, как вы. Маме все куплю, дочке тоже, а на себя жалко. Готова вроде вас с желто-зеленой мордой ходить.

Я машинально посмотрела в круглое зеркало на стене. Мда, госпожа Романова похожа на росток картошки, который вылез из синеглазки, всю зиму пролежавшей в подполе. Я решилась:

– Беру!

Света открыла ящик.

– Нулевой… нулевой… вроде его нет…

– Вот жалость, – расстроилась я, уже настроившись на покупку.

– Можно взять первый, – с некоторым сомнением произнесла Лиза, – хотя…

– А! Нашла! – обрадовалась Светлана. – Вот же он! И почему сразу его не заметила?

– Там минус почему-то нарисован, – удивилась Лиза.

– Где? – спросила Светлана.

– Вот, на коробке, минус ноль, – уточнила Лиза.

– Ну ты даешь, – развеселилась коллега, – добрый вечер, дорогая, минус ноль не бывает. Плюс ноль, кстати, тоже. Ноль он и в Африке ноль.

– На ноль делить нельзя, – вспомнила я слова своей учительницы математики Валентины Сергеевны.

– Оплачивайте товар и возвращайтесь, – улыбнулась Лиза, – мои услуги бесплатны.

Минут через пятнадцать я посмотрела в зеркало и испытала горькое разочарование.

– Ничего не изменилось.

Лизавета сложила руки на груди.

– Быстро только кошки рождаются. Надо подождать. Макияж проявится через час, может, позднее, все зависит от свойств вашей кожи. И когда «Аенвит» наносится впервые, он дольше действует. Я вам сделала дневной макияж, очень нежный, скоро станете бутончиком, на губы немного помады нанесла, на щеки румяна и тени на веки. Вам не нужен тяжелый макияж, смоки-айс всякие противопоказаны. Езжайте спокойно куда надо, эффект непременно будет, не сомневайтесь.

– Некоторые странности наблюдаются, – согласился Вовка, выслушав мой рассказ.

– Не-ко-то-рые? – по складам произнесла я. – Ты меня плохо слушал? Повторяю. Обжорин, судя по рассказу Елены, был мастером на все руки. Но он отличался потрясающей безграмотностью, вот, полюбуйся, я сфотографировала открытку, которую он отправил жене. «ДАрАгая Лаура! Люблю тИбя как тАгда!» За это даже двойки много, в шести простых словах четыре ошибки. Но в его письме грамматических ляпов нет, и текст длинный, такой в стрессовом состоянии не составляют. Вот если бы Никита Владимирович нацарапал на каком-нибудь обрывке: «ПрАстите. НИ хотел его Збить, я рИшил умИреть», у меня бы сомнений в подлинности письма не возникло. Надо отдать записку графологу, позвони Сергею Петровичу, он нам никогда не отказывает.

– За деньги, которые мы ему платим, я бы не только почерковедческую экспертизу проводил, но еще и вприсядку плясал, – ухмыльнулся приятель.

– Ты сразу упадешь, – засмеялась я.

– Нет, – заспорил Костин, – в детстве я занимался танцами. В нашей школе работал кружок.

– И когда это было? – еще сильней развеселилась я. – Сто лет назад?

– Совсем недавно, – уперся Вовка, – если человек когда-то обучался танцам, он никогда уже их не забудет. Мышцы имеют память. Это как езда на велосипеде. Ты в детстве кататься любила?

– Мне мама не разрешала, – призналась я.

Костин встал.

– Лампа, ты тепличное растение, а я и на велике, и на мопеде, и на мотоцикле с коляской рулил. И пляшу до сих пор отлично. Смотри.

Я не успела ничего сказать, как Костин быстро присел, выбросил вперед ногу, хлопнул в ладоши, сложил руки на груди, потом приподнялся, потерял равновесие и рухнул на пол.

Я расхохоталась.

– Свалился! Эй, великий балерун, ты жив?

– Это не падение, – прохрипел Костин, пытаясь встать, – так и надо.

– Плюхнуться на спину? – уточнила я. – Оригинальная постановка русского народного танца.

– Ты ничего не понимаешь в хореографии, – возразил Вовка, кое-как умудрившись сесть, – это па называется «парашют».

– Да? – прищурилась я. – Напоминаю, у меня диплом консерватории. «Парашют» что-то совсем экзотическое, раз я о нем не слышала.

– Твой вуз народ называет «Балалайка», он танцам не обучает, – разозлился Костин, потирая локоть, – ты нащипывала арфу.

Я не стала перечить.

– Верно, но, сидя в оркестре и бегая пальцами по струнам, я иногда видела, как выступают балетные.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросил Макс, входя в комнату.

– Костин решил исполнить «Камаринскую плясовую», которую прославил Михаил Иванович Глинка. Но у Вовки ноги переплелись, и номер не получился, – наябедничала я.

В комнату всунулся Роман.

– Вы тут все? Супер. По Сыркину Виталию Павловичу закавыка. И насчет кафе «Ликси» непонятка, заведения с таким названием не только на Ремонтной, но и во всей Москве нет.

– Может, вы плохо расслышали? – предположила я. – Аноним торопился, вероятно, он произнес «Лифси» или «Линси», «Випси».

Бунин опытный специалист, он может с помощью своих компьютеров раздобыть все что угодно. Одна беда, Рома обидчив, как двенадцатилетний подросток, в любой, самой безобидной фразе он способен обнаружить двойной, тройной смысл и сразу надуться.

Вот и сейчас Роман нахохлился:

– По мнению Лампы, я идиот! Ничего типа «Ликси», «Шмикси», «Випси» и другого в этом районе нет.

– Но «Скорая» приехала, – удивилась я.

– Да, потому что аноним указал точный адрес – Ремонтная, семь, – объяснил Костин.

– А в том доме бар «Крошка Му», – дополнил Бунин, – дешевое заведение, наподобие рюмочной. Сидячих мест нет. Столики на высоких ножках, в меню кофе, чай, бутерброды, шаурма, в качестве изыска винегрет с майонезом. Закрывается оно в семь, что странно.

– Клиентура, скорее всего, из служащих близлежащих автосервисов, – предположил Костин. – Аноним мог названия перепутать.

– Произнес «Ликси», глядя на «Крошку Му»? – ухмыльнулась я. – Это возможно? Роман прав, странно, что шалман прекращает работу в семь. У заведений с выпивкой вечером основной сенокос.

– Стоп, – скомандовал Макс, – а теперь с самого начала, я знаю лишь про то, что Лаура Кривоносова хотела найти своего пропавшего мужа.

Я быстро объяснила мужу суть дела.

– Неприятно, что Обжорин совершил суицид и прихватил с собой на тот свет Сыркина, – резюмировал Вульф. – Но вам тут больше заниматься нечем.

– Подожди, – остановила я Макса. – Вова, покажи предсмертное письмо Обжорина, в котором нет ни единой грамматической ошибки. А вот для сравнения фото записки, которая якобы была приложена к бандероли, полученной Лаурой.

Спустя пару минут Макс повернулся ко мне: