Наталья Александрова - Дегустация волшебства

– Не туда, дяденька, вот здесь, левее, – подкорректировала огонь Надежда.

– Не дрейфь, девонька, с первого раза всегда мимо получается, особливо когда утром. Второй раз попаду куда надо.

Однако второй раз он тоже промахнулся. Стена постепенно приобретала такой вид, что хотелось повесить мемориальную доску с надписью, что она особенно опасна при артобстреле. Надежда отошла от греха подальше, опасаясь, как бы не обвалился весь дом и не погребло их под развалинами.

Из задней двери бара выглянул невыспавшийся бармен с плохо запудренным синяком под глазом и возмущенно осведомился:

– Мужики, вы что тут, с ума посходили? Утро же! – с этими словами он прикоснулся двумя наманикюренными пальцами к виску, страдальчески поморщился. Видимо, для него утренние часы тоже тесно увязывались с головной болью.

«Принесла его нелегкая, – неприязненно подумала Надежда. – Ночует он тут, что ли? Верно Лена говорила – отвратный тип!»

– Ты, паря, занимаешься свои делом – и занимайся, – бросил Тудыев через плечо. – У тебя утро – а у нас наряд.

С этими словами он снова бросился на штурм неприступной стенки и на этот раз более успешно – молоток попал в нужное место, брызнули осколки бетона и открылась черная дыра.

– Совсем люди с ума посходили, – пробубнил бармен, ни к кому не обращаясь. – Только вчера заделывали эту стенку, а сегодня уже опять ломают.

Излив в этих словах накопившееся недовольство, он вернулся на рабочее место.

Тудыев гордо повернулся к заказчице и указал рукой на дело своих рук, точнее, своего отбойного молотка:

– Ну, хозяюшка, принимай, что обещали, в аккурат все сделали!

Надежда поблагодарила его и отдала обещанные две бутылки. Тудыев радостно потопал к напарнику. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не видит, Надежда по самое плечо засунула руку в пролом, пошарила там и наконец нащупала полиэтиленовый пакет. Торопливо спрятав его за пазуху, она как можно скорее покинула место действия, которое ей почему-то хотелось про себя называть «местом преступления». Действительно, спрятанная за пазуху картина жгла ее, как раскаленное железо, и Надежда Николаевна впервые в жизни чувствовала себя преступницей.

– Ух, страху же я натерпелась! – призналась Надежда, стирая с губ ненавистную ярко-красную помаду. – Не дай бог, думаю, сейчас и правда кто-нибудь из начальства припрется! Ну давай посмотрим, что это за картина такая. Я, признаться, когда раньше в Эрмитаже бывала, больше к импрессионистам ходила, а в ту сторону и не глядела. Сама разворачивай, я не хочу к ней прикасаться – так, на всякий случай, а твоих отпечатков там и так навалом.

– Да уж, – вздохнула Лена и развернула холст.

– И ничего такого, – заявила Надежда после продолжительного молчания. – Девица, на мой взгляд, несколько полновата, но это мое личное мнение. И что его угораздило именно эту картину украсть?

– Он сказал – волосы длинные, как у меня, – усмехнулась Лена. – И потом – вам-то какая разница? Эта ли картина, другая… Ну был бы бедуин на верблюде…

– Ты права, – согласилась Надежда, – мне в данном случае все равно. Итак, давай к художникам собираться. Пока туда-сюда – занятия потом закончатся, мало народу будет, на виду окажешься. Так… Как бы это тебя нарядить, чтобы там, в академии, среди этих ненормальных людей искусства, ты смотрелась как своя?

– Мне главное, чтобы никто не запомнил, – вставила Лена.

– Внешность изменить надо, это дело хорошее, – согласилась Надежда. – Приблизительно я себе представляю, как художники выглядят, – чем необычнее, тем лучше. Так-так… – она критически рассматривала Лену. – Макияж самый простой, ну, если уже глаза подкрасила, то смывать не нужно…

Внезапно Надежда сорвалась с места и понеслась в прихожую, откуда послышалось ее чертыхание и крики:

– Лена, помоги!

Лена едва успела поддержать качающуюся табуретку и принять от соседки огромный чемодан, который та достала с антресолей. В чемодане находилась одежда – ношеная, но аккуратно сложенная и чистая.

– Это Аленины тряпки. Мне они малы, а выбросить жалко – целое ведь. Все собиралась отдать кому-нибудь, да лень было на антресоли лезть.

Лена знала, что соседкина дочка Алена была замужем за военным моряком и жила вместе с мужем и дочкой Светочкой в далеком Северодвинске, приезжая к матери только в отпуск. Надежда уже рылась в чемодане и достала оттуда вылинявшие голубые джинсы.

– Примерь-ка, они тебе будут впору.

– Да чем мои-то джинсы плохи? – недоумевала Лена.

– Сейчас узнаешь. – Надежда принесла ножницы и мигом разорвала джинсы на коленках.

– Надевай!

– Холодно же, – поморщилась Лена.

– Ничего, не рассыплешься, – приструнила ее Надежда. – Так, свитерок этот черный можешь оставить, а сверху вот это надень, – она протянула старую рубашку своего мужа Сан Саныча, фланелевую, в серую и зеленую клетку.

– Волосы убрать, – бормотала Лена. – По волосам сразу опознают, если что.

– Да, волосы обязательно спрятать… Что они там носят-то?

– Найдем! – настала очередь Лены сорваться с места.

Через две минуты она вернулась. Волосы были убраны под странный головной убор – черный кожаный не то платок, не то шапочка, к тому же вся в черепах.

– Это что ж такое? – изумилась Надежда.

– Называется бандана! – гордо сообщила Лена.

– Ну надо же! А я и не знала, – вздохнула Надежда. – Теперь все отлично, только… Надо бы чего-нибудь зелененького… Тени, что ли, наведи… И руки, лак сотри и ногти обстриги как можно короче.

– Жалко! – вздохнула Лена. – Никак нельзя длинные оставить?

Надежда даже задохнулась от возмущения.

– Это же художники! Они же все время с краской возятся! Сама посуди: есть у них возможность маникюр делать?

Когда Лена поглядела на себя в зеркало, она в первый раз в жизни не узнала собственное отражение.

– Едем! – Надежда Николаевна была полна энергии.

В суматохе они чуть не забыли про картину.

В художественном магазине недалеко от Академии художеств они купили папку, в которых студенты носят эскизы и рисунки. Надежда специально уронила папку в грязь, чтобы не вызвал подозрения ее слишком новый вид.

– Ну, теперь надо идти.

– Куда идти, что я там скажу? – испугалась Лена.

– Да ты не бойся, – смягчилась Надежда. – Я тебя до двери провожу, надо же выяснить, какому профессору картину подкладывать.

Никто их не остановил. В холле, как в каждом уважающем себя учебном заведении, на видном месте висело расписание занятий.

– Так-так, сегодня у нас что? Среда. Вот написано: с двенадцати до двух техника живописи, класс профессора Аристархова. Номер двести четырнадцать. Вперед!

– Я не могу, – прошептала Лена. – Боюсь ее нести, картину эту проклятую… Вдруг кто-то увидит?