Наталья Александрова - Птица в пролете

«Это больше не будет моим, – тоскливо подумала девушка, – я сама лишила себя права на него, права на его любовь, сама все испортила, испортила недоверием, подозрительностью, недостатком любви… как я могла плохо подумать о человеке с таким прекрасным лицом, с такими замечательными волосами, с такими горячими и нежными руками? Я должна была верить ему, верить, несмотря ни на что, верить, даже если бы он сделал это прямо у меня на глазах… верить просто потому, что он – это он , а я – это я …»

Сергей не поворачивался к ней, он мрачно смотрел прямо перед собой и гнал машину, как будто хотел загнать ее насмерть.

Лена, которая до этой секунды не видела ничего, кроме его лица, его волос, его широких плеч, бросила взгляд на дорогу и увидела, что они давно уже выехали из города и машина мчится по шоссе, среди густых рощ и быстро пролетающих мимо загородных домов.

Она не сразу поняла, куда они едут, – она сейчас вообще не в состоянии была что-нибудь понимать, – но вскоре мимо замелькали до слез знакомые пейзажи, и Лена поняла, что они приехали в Комарово.

«Ну да, – подумала она, – куда же еще. В Комарово, где все кончилось. В Комарово, где я не поверила ему и тем самым лишилась права на его любовь… сейчас он ткнет меня в старую дачу, как нашкодившего щенка тычут мордой в то, что он натворил».

Действительно, машина, сбросив скорость, проехала мимо огромной темной ели и остановилась перед калиткой.

У дачи был по-прежнему печальный и запущенный вид, но сегодня светило солнце, и цветные стекла веранды разбрасывали вокруг яркие, праздничные блики. Лена даже зажмурилась на секунду – такой ослепительный отсвет бросил вдруг ей в лицо оранжевый квадрат, как мальчишка, балующийся с осколком зеркала.

Она зажмурилась – и не хотела открывать глаза, потому что ей показалось на секунду, что время можно повернуть вспять и сейчас раздастся густой бас Матильды Васильевны: «Чай надо пить обязательно из старинного фарфора, тогда у него совсем другой вкус!»

И из старенького магнитофона польются звуки гитары: «Над небом голубым есть город золотой…»

И все будет прекрасно у них – у них с Сережей…

Она услышала скрип шагов по дорожке и увидела, что Сергей, безнадежно ссутулившись, идет к дому.

Она не выдержала и двинулась следом, как послушная собачонка идет за своим хозяином, даже если он отстегнул поводок.

Сергей поднялся на крыльцо. Старые, рассохшиеся ступени жалобно заскрипели под его тяжелыми шагами. Сергей достал из кармана ключ, открыл дверь, и она увидела его силуэт на фоне дверного проема… как той ночью…

– Нет! – закричала она, бросившись к нему бегом. – Нет, это был не ты!

– Что? – Сергей удивленно повернулся.

Он-то и так прекрасно знал, что не был здесь той ночью, а она – Лена поняла это со стыдом – до этой самой секунды думала, что видела его, именно его в густых сумерках на фоне открытой двери. Она так убедила себя в этом, так много раз прокручивала в памяти тот злополучный эпизод, что почти уже не сомневалась. Даже сегодня, по дороге в Комарово, стыдила и корила себя за недоверие к любимому человеку, за предательство, которое так дорого обошлось ей самой, но все равно верила своей памяти и своим глазам.

А теперь она увидела, что глаза сыграли с ней дурную шутку.

– Он был ниже тебя, – проговорила Лена едва слышно, когда Сергей остановился перед ней, удивленно заглядывая в ее глаза.

– Кто? – удивленно спросил Сергей и вдруг понял.

– Ниже? – переспросил он.

– Да, – Лена протянула руку к двери и прикоснулась к потемневшей от времени притолоке, на которой когда-то, очень давно ножом делали зарубки на том месте, до которого дорос маленький Сережа.

– Его голова была на одном уровне с этим стеклом, – она показала рукой на зеленый квадрат, – а твоя – вот с этим… – и рука скользнула к оранжевому, ослепительному, как расплавленное солнце. – У него были светлые волосы, – проговорила Лена, опустив глаза, – и я подумала…

– Ты подумала, что это был я? – Он взял ее лицо в свои большие руки, и притянул его, и высушил горячими губами неожиданно набежавшие мелкие и не важные слезы. – И из-за такой глупости мы с тобой потеряли шесть лет? Целых шесть лет жизни?

– Да. – Она кивнула и глупо захихикала, подумав, какой в действительности она была дурой.

А он не выпускал ее из рук, и втащил в дом, и захлопнул за собой злополучную дверь, и начал срывать с нее все глупое и ненужное, как эти шесть бездарно потерянных лет, – кофточку, джинсы, все остальное, – как будто срывал с цветка лепестки, и бросал все это по дороге, отмечая свой путь сброшенной одеждой, как Мальчик-с-пальчик отмечал путь камешками, и прильнул к ней со стоном боли и узнавания, и Лена поняла, что вернулась домой.

Она заново узнавала его горячие сильные руки, его жадные губы, которые хотели выпить ее всю, от мочек ушей и завитков волос на затылке до маленьких изящных ступней, она заново узнавала все его тело, такое забытое и такое желанное, такое необыкновенное и такое родное…

В ней начало разрастаться живое, горячее, нестерпимое солнце, Лене казалось, что еще немного – и она умрет от этого ослепительного света, который заполнял ее всю, не выдержит этого невыносимого блеска…

Но она не умерла, она полетела в бесконечную бездну, и это было так прекрасно – они летели туда вдвоем, это было бесконечное падение без парашютов и страховочных тросов, прекрасный полет в ослепительный, сверкающий свет, пронизывавший все ее тело…

А потом они лежали рядом, обессиленные, и шептались – слова ничего не значили, но столько смысла и значения было в самом этом шепоте… они возвращались друг к другу, заново находили давно потерянное пристанище.

И снова все началось, и опять его ненасытные губы пили ее тело мелкими глотками, жадно и неутомимо, и ей казалось, что перенести это невозможно, что у нее не хватит сил, она не выдержит эту сладкую муку… но она недооценивала свои силы, и все повторялось снова и снова, и только под утро их обоих настиг сон, глубокий и чистый, как в детстве.

Сергей проснулся оттого, что почувствовал запах свежезаваренного кофе. Аромат был такой сильный, что щекотал ноздри. Не открывая глаз, он повернулся на широкой деревянной кровати. Место рядом с ним было пусто. Он тут же вспомнил, что, когда засыпал, рядом с ним была Лена, его единственная и любимая… Сердце сдавил страх – неужели она снова исчезла?

Сергей вскочил и рванул на себя дверь комнаты, которую Матильда Васильевна называла раньше столовой.

Краешек стола был покрыт пожелтевшей от долгого лежания льняной салфеткой. Стояли там теткины парадные чашки, чудом сохранившиеся за шесть лет. Вообще, Сергей только сейчас удивился, отчего за такое долгое время дом не ограбили, никто не залез и не вынес все до последней плошки. Очевидно, была у дома какая-то аура, которая отпугивала злых и лихих людей.