Наталья Александрова - Смерть под псевдонимом

Полностью сознавая правоту этих слов, Надежда свернула к двери, где написано было на кривоватой вывеске: «Ремонт обуви. Установка набоек, растяжка, накат, замена молний на сапогах».

Потянув на себя тяжелую дверь, Надежда услышала недовольный женский голос, который визгливо требовал заменить строчку. Надежда Николаевна сделала несколько шагов и увидела деревянный прилавок, а сзади полки с обувью. За прилавком сидел немолодой дядечка в очках, замотанных синей изоляционной лентой. За ухом у дядечки торчал химический карандаш.

Перед стойкой волновалась мелковатая женщина, завитая под болонку. За ней в очереди переминался огромный парень.

– Какую строчку? – рассудительно спрашивал сапожник.

– Вот здесь строчка загибается! – визгливо кричала женщина и тыкала тонким пальцем. – И от этого нога в сапоге кривой кажется!

– Ну-у… – дядечка растерялся, – да как же можно строчку по-другому пустить, если у вас заплата на этом месте…

– Но я не могу, когда нога кривой кажется! – от волнения женщина завизжала как пароходная сирена.

Сапожник испуганно отодвинул стул, а парень сзади не выдержал и гаркнул:

– Неча на человека бочку катить, коли сама кривоногая! Он сапожник, а не ортопед!

Надежда попятилась – в крошечном помещении третьему клиенту не было места, и вопрос у нее был деликатный, не при посторонних его решать. Чтобы не торчать на улице, она зашла в мясной магазин. Михаил Ревазович шумно обрадовался.

Краем глаза кося в стеклянные двери, Надежда вступила в беседу с мясником. И через некоторое время получила отличный кусок свинины, а к нему – пакетик сухой смеси пряных трав и бесплатный рецепт приготовления.

За это время из мастерской вышла та скандальная женщина, а за ней и парень. Надежда думала, что парень заберет ботинки сорок пятого раздвижного размера, однако парень нес пару изящных женских туфелек на шпильках. В его огромной лапе они казались игрушечными.

Сердечно распрощавшись с Михаилом Ревазовичем, Надежда решила, что подходящий момент настал.

В мастерской не было ни одного клиента. Дядечка сидел на высоком табурете и, не теряя времени даром, прибивал набойку на мужской стоптанный ботинок.

– День добрый, – приветливо сказал сапожник, – давайте вашу квитанцию.

– Хм… У меня нет квитанции, давайте по номеру заказа, – сказала Надежда и улыбнулась безмятежно.

На самом деле она порядочно трусила.

– И какой же номер? – дядечка быстро справился с удивлением и теперь смотрел на Надежду с недоверием.

– Пятьсот двадцать два! – выдохнула она. – Я точно помню!

– Вы ведь первый раз в нашей мастерской? – спросил сапожник, отложив башмак.

– Ну, все когда-то бывает в первый раз… – Надежда улыбнулась ему еще шире.

Именно эту фразу сказала в свое время Мария, когда пришла в мастерскую. Теперь она тоже подействовала.

– Получите! – дядечка вытащил из-под прилавка обувную коробку, которая была вся перемотана скотчем. – Расписываться не надо. Тем более что все равно не на чем.

Надежда спрятала коробку в непрозрачный пакет и вышла из мастерской. До дома она шла, ступая осторожно, как индеец в лесу. Но никто ее не задержал и не преследовал.

Дома ждал голодный и тоскующий кот. Он встретил Надежду таким душераздирающим мявом, что она слегка усовестилась. Однако следовало прежде подумать о мясе. Отпихиваясь ногой от кота, Надежда вытащила из пакета мясо и устремилась на кухню. Там она засунула мясо в холодильник и подставила к дверце стул – при желании рыжий хулиган мог когтем открыть дверцу. Сама она уселась за стол, чтобы изучить сложный рецепт запекания мяса, как вдруг из прихожей послышался шум, треск и грохот. Надежда бросилась туда и застала прелестную картину.

Кот с победным видом сидел над руинами разодранной коробки. Усы его топорщились, глаза сверкали зеленым разбойничьим блеском, к морде прилип кусок скотча.

– Бейсик, что ты устроил! – возмущенно воскликнула Надежда. – А вдруг там в коробке была бомба?

Бейсик посмотрел на хозяйку презрительно: мол, что, я таких элементарных вещей не понимаю? Я тебя умоляю! Какая бомба? Скажи прямо, что ты сама хочешь поиграть с этой коробкой! Так я уже не возражаю…

Он отступил в сторону и принялся старательно умываться.

– Ну, раз уж ты все равно ее открыл… – пробормотала Надежда, схватив коробку, и с любопытством запустила руку внутрь.

Ей и самой хотелось ознакомиться с ее содержимым, но осторожность не позволяла этого сделать, а теперь, раз уж кот ее все равно вскрыл, почему не посмотреть…

Внутри коробки оказалась толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете и еще отдельный листок бумаги, на котором было написано несколько слов.

В первую очередь Надежда прочла эту записку.

Быстрым неровным почерком было написано:

«Отдать Алевтине Сергеевне Неклюдовой».

Тут же был приписан семизначный номер – видимо, телефон этой самой Алевтины Сергеевны.

Отложив записку, Надежда устроилась за кухонным столом, налила большую чашку чаю и открыла черную тетрадь.

Страницы тетради были исписаны аккуратным, красивым и совершенно несовременным почерком.

Увидев эти ровные строчки, Надежда завистливо вздохнула: сама она писала ужасно, как говорила много лет назад ее школьная учительница Валентина Михайловна, «как курица лапой». В последнее время Надежде почти не приходилось писать от руки, в основном она пользовалась компьютерной клавиатурой, так что почерк стал еще хуже. Когда сама Надежда смотрела на собственные записи, ей невольно вспоминался рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки» – ее буквы клонились в разные стороны и заваливались, как неловкие танцоры.

Муж, Сан Саныч, человек вообще удивительно аккуратный, и писал довольно красиво, с изящным наклоном, буквы выстраивались в ровные ряды, как солдаты на параде. Но все равно ему было далеко до этого почерка!

В черной тетради каждая буква была настоящим произведением искусства – с идеальным наклоном, с красивыми завитушками и утолщениями в нужных местах. Причем, как это всегда бывает у подлинного произведения искусства, в этих буквах не было нарочитой ученической старательности, чувствовалось, что человек писал легко, свободно и естественно.

Итак, в первый момент Надежда обратила внимание на этот удивительный почерк. Но уже в следующую секунду она поняла, что записи сделаны по старой, дореволюционной орфографии – с ятями и прочими незнакомыми буквами, сильно затрудняющими чтение.

Это было очень странно, потому что бумага не казалась старой, она совершенно не пожелтела, и чернила не выцвели. Правда, в двух местах на странице виднелись жирные пятна – должно быть, от сальной свечи, при которой писал тот давно умерший человек.