Дороти Кэннелл - Роковухи

Полагаю, это она о чужих мужьях. Ради чего, спрашивается, было пропускать шоу Нормана-Дормана?!

— А все вы виноваты, миссис Хаскелл!

— Я?!!

— Да-да. — Румянец смущения окрасил пепельные щеки мисс Шип. Такой очаровательный оттенок бывает у недозрелого грейпфрута. — В церкви, во время венчания, вы прямо светились от счастья! Вот тогда-то я и поняла, что пришел мой черед затоптать угли былых страстей и развести новый костер! — Желтые ладошки с жаром накрыли грудь, — во всяком случае, я подозреваю, что на том месте действительно находилась грудь, хотя мисс Шип довела искусство камуфляжа этой части тела до совершенства. — Ах, дорогая миссис Хаскелл! Надеюсь, вы с вашим страстным Хитклиффом [1] Герой романа Эмилии Бронте «Грозовой перевал». — Здесь и далее примеч. перев. по-прежнему без ума друг от друга?

Ответ застрял у меня в глотке вместе с вполне естественным вопросом о личности счастливчика, осужденного на пожиз… прошу прощения — на вечное блаженство с мисс Шип.

Органистку я с грехом пополам выпроводила, но ее слова до сих пор зудели в голове заезженной пластинкой, унылым гимном моего сексуального провала. Таких, как Бен, — раз два и обчелся. Во что бы то ни стало нужно отыскать обратную дорогу к храму, то бишь к супружеской страсти, когда-то безраздельно нами владевшей… Но не сию же секунду. Даже Хитклиффу придется посторониться, пропустив вперед малышей.

Спуск по лестнице с двумя младенцами в охапке — не для дамы моих пропорций. Этот акробатический этюд разве что Карлсону по плечу. Пробежка вниз-вверх-вниз подогрела бы, конечно, пыл мамочки-физкультурницы, но, боюсь, ребеночку не понравилось бы таращиться сквозь прутья кроватки на пустую комнату. Необходимость, говорят, вторая мать науки, а мамаши всегда найдут общий язык. Словом, приспособилась я таскать своих крошек в двойном «кенгуренке» — замысловатой штуковине с двумя карманами-сиденьями, преподнесенной мне в дар кузеном Фредди.

— Сейчас, куколки мои, сейчас. Мамочка мигом! — Рассовав близнецов по разным углам одной из кроваток, я выудила кенгуриные доспехи из-под груды пеленок и в два счета напялила через голову. Опля! Военно-воздушный десант готов к прыжку во славу королевы и отечества! Далее все четко по инструкции. Глубокий вдох, и Тэм оказывается в переднем «кармане». Так, сдвинуть сыночка на спину, будет моим горбом. Теперь Эбби, глубокий вдох…

Уф-ф-ф. Есть же на свете идиоты, тягающие всякие железяки. Лучше бы своих отпрысков таскали. Этим бугаям полезно, детям приятно, а мамашам облегчение.

Ну все. В путь. Только сначала завязать тесемочки там, где когда-то была талия, поправить Тэма, убедиться, что рубашка не волочится по полу, улыбнуться Эбби, которая выдула сногсшибательный пузырь, и… На старт. Внимание. Марш!

По обшитому дубовыми панелями коридору луноход двинулся к лестничной площадке, освещенной не столько мозаичным окном, сколько фотографией с ясным ликом моей свекрови, Магдалины Хаскелл, преклонившей колена пред алтарем. Гм… Это воображение разыгралось или сегодня утром Мамуля и впрямь сверлит меня укоризненным — хотя нет, пардон, смиренным — взглядом упорнее, чем обычно? Сделав первый шаг вниз по лестнице, я вспомнила… Черт побери!!! Дважды черт побери. Трижды побери. Письмо, которое я написала Мамуле и Папуле неделю назад, все еще дожидается, когда к нему приложит руку их сыночек. Будь проклята моя дурацкая щепетильность. Сыновьи поцелуи Бена нужно было послать к дьяволу, а письмо — родителям. Поздно. Полтора часа каторжного труда и полдюжины почтовых листков коту под хвост. Все мои новости безнадежно устарели: кашель у Бена прошел, близнецы и не думают спать всю ночь напролет, как я хвасталась, а поездка в Питерборо отложена на неопределенное время.

Любому дураку понятно, что предаваться раздумьям можно где угодно, только не на старинной лестнице с высокими ступеньками. Середина пути была уже преодолена, когда Эбби вдруг вцепилась в воротник моей рубашки, а Тэм запустил обе пятерни мне в волосы и с силой дернул. С моих губ сорвался вопль, близнецы ответили радостным ревом. Я покачнулась, взмахнула фланелевыми крыльями и только чудом успела ухватиться за перила.

Говорят, в самые страшные мгновения перед мысленным взором человека успевает промелькнуть вся его жизнь. Вранье. Передо мной действительно кое-что промелькнуло, однако к беззаботному детству, скучной юности и счастливому браку это кино отношения не имело. Даже в пароксизме страха мои несчастные мозги продолжали прокручивать насущные проблемы. Грядущая кормежка, экскурсия за свежими овощами (я так долго откладывала ее, что над Мерлин-кортом навис зловещий призрак цинги), стирка вещичек, которые уже потеряли надежду на очередную встречу с близнецами…

Я не просто припала к перилам — я с ними слилась: ни дать ни взять пассажирка тонущего «Титаника». Уж и не знаю, сколько длились наши любовные объятия, но в конце концов мне удалось унять дрожь в коленях и разогнать туман в голове. И что же предстало моему просветленному взору?

В прихожей, у самой двери, где тень погуще, зловеще маячила фигура. Не в моих привычках делать из мухи слона. Неизвестный, да благословит его Господь во веки веков, не подпирал потолок бычьей головой, не раздвигал стены плечами шириной с гладильную доску и не поигрывал кольтом сорок пятого калибра. Мне достался злодей в миниатюре — коротышка с усиками а-ля Чарли Чаплин и с гаечным ключом, больше смахивающим на кочергу.

— Доброго вам утречка, хозяйка.

Голос липкий и жирный, как печная сажа. Правый глаз выпучен, левый коварно поблескивает из-под набрякшего багрового века. Червячок сомнения заполз в мою целомудренную душу. Вряд ли этого джентльмена дома ждут жена, ребятишки мал мала меньше и старенький дедуля в кресле-коляске. Со вздохом, едва не сорвавшим настенные гобелены, я осторожненько опустила руку на увесистую бронзовую вазу, так удачно примостившуюся в лестничной нише. Весь фокус в том, чтобы голос твой звучал твердо, как у надзирательницы из ближайшей тюрьмы.

— Одно движение, — пискнула я, — и вы покойник!

— К чему такие строгости, хозяйка? Я ж вытер ноги!

— Обратитесь в Лигу Домохозяек за медалью. — Он еще смеет изображать оскорбленную невинность! Я стиснула горлышко вазы и слегка попятилась. Совсем чуть-чуть, на одну ступеньку, не больше. — Какого черта вам здесь нужно? За кого вы себя принимаете?

— Я Джок Бладжетт.

— Уверены? А не Джек-потрошитель, случаем?

— Э-э-э? — Здоровый глаз едва не вылез из орбиты, точно его хозяин наткнулся на говорящего кенгуру.

Засучив лапками, детеныш в переднем «кармане» привел кенгуру в чувство. Нападение — далеко не лучшая защита для дамы в неважной физической форме. И вообще, о какой честной схватке может идти речь, когда один ребенок присосался к пуговице на воротничке твоей рубашки и вот-вот заработает несварение желудка, а другой задался целью с корнем вырвать жалкие остатки твоих волос?!