Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе

«Вот ведь черт! Прости, господи…» – подумала Аграфена и попыталась встать. Тут же края раны разошлись, кровотечение усилилось. Художнице стало реально страшно и нехорошо. Она снова легла на скамейку и закрыла глаза – только так унимались кровотечение, головокружение и тошнота. Идти она не могла, перевязать ногу было нечем, и в тишине костела Груня начала соображать, что ей делать дальше.

Просто трагикомедия какая-то! В день провала спектакля русской труппы, на который все билеты купил один-единственный человек, художник-декоратор погибнет странной смертью… Она хотела нарисовать портреты умерших людей, явилась на их могилу в полном одиночестве, поранилась, а теперь истечет кровью в пустом костеле при кладбище… Романтично и глупо, но так и будет. «Может, Дилан сейчас вернется и заберет меня? Возможно, даже успеет довезти меня до больницы, – затеплилась у нее робкая надежда. Но сама же ее и разрушила: – А как парень меня здесь найдет? Посмотрит – на кладбище нет никого. И уедет. Подумает, что я вызвала такси и сбежала, когда пошел дождь. Надо мне все-таки до людей добраться… Ой, а что это меня так сильно трясет? Наверное, от кровопотери и страха. Нет, это нервы. Но чего я так, дуреха, испугалась? Сейчас главное – правильно раздышаться. Раз, два, раз, два… Вдох, выдох… Потом я встану, выйду из костела и побегу… Куда? Куда-нибудь. К людям просить о помощи. Хотя по мне и так будет видно, что мне нужна помощь, я же буду истекать кровью… Стоп! Что за истеричные нотки? Возьми себя в руки, тряпка! Почему другие берут себя в руки в экстренных ситуациях, а я, наоборот, просто размякла вся? Еще и правда тут дуба дам. Подумаешь, ранка на коленке! Вон герои кинофильмов и с ножевыми, и огнестрельными ранениями садятся за руль и едут за помощью…» – уговаривала себя Аграфена как могла, лежа в звенящей тишине. Только дождик стучал по крыше и в мозаичные стекла костела нарушающей спокойствие барабанной дробью.

Именно в этот момент хлопнула дверь – внутрь кто-то вошел. Груша, какая-то напуганная событиями последнего времени, замерла и прислушалась – ее смутили и насторожили довольно странные звуки. Во-первых, по проходу костела явно что-то волокли, а во-вторых, лязгал какой-то механизм. Поэтому она и не подала признаков своего присутствия в храме, наоборот, вытянувшись в струнку, осталась лежать на скамейке, слушая странные звуки, а также стук собственного сердца, бьющий просто в уши. Когда шаги поравнялись с ее скамейкой, Груня даже дышать перестала. Но шаги продвинулись дальше – ее не заметили. Аграфена, склонившись с лавки вниз головой, посмотрела, что происходит, чуть не загремела на пол, потому что двумя руками зажала себе рот, чтобы не закричать. Она увидела раскинутые в стороны руки, словно у распятого человека, дорогой пиджак, окровавленную рубашку и красивое бледное лицо… Вилли. Лицо было совершенно безучастно в данный момент, так как мужчина находился без сознания, хотя и продвигался очень плавно по проходу – ровно с той скоростью, с которой его тащили два каких-то незнакомца.

«Не может быть! – только и мелькнуло в голове художницы. – И правда какой-то несвоевременный день сурка, нескончаемое повторение одного и того же… И что мне делать? Я опять одна, как обычно, без оружия, да еще раненая, а Вилли снова захватили злоумышленники, ему явно нехорошо…»

Груня поняла, что единственное правильное решение для нее в этой ситуации – лежать и не выдавать свое присутствие, пока мысли не соберутся в пучок. Но когда странная процессия отдалилась, она соскользнула на холодный пол и закатилась под скамейку. На случай того, если мужики пойдут назад. Вдруг ей больше не повезет и ее заметят? Лежа под лавкой, дрожа всем телом, словно черепаха под панцирем, Аграфена чутко прислушивалась – ничего другого ей не оставалось.

В костеле было очень тихо и прохладно. Ей было слышно каждый шорох, каждое движение вошедших людей. А те оставались абсолютно немногословны, то есть практически немы. Видимо, знали заранее, что делать. Вот они подключили какой-то механизм, что принесли с собой, к чему-то… Вот со своеобразным звуком брякнул какой-то камень…

Груня поползла под лавкой, ощущая, что оставляет за собой кровавый след, словно некую странную границу. Выглянула из-под своего укрытия сквозь спутанные волосы.

Убранство костела было довольно скромное, но здесь имелось все, что и положено. Резные панели на стенах, уносящийся ввысь свод, высокие арочные окна с мозаикой, статуи святых в нишах, украшенные белыми цветами, аромат ладана, а по периметру несколько огромных мраморных гробниц с резьбой по бокам и на крышках. Двое мужчин в данный момент с помощью механизма сдвинули тяжеленную плиту с одной из них, бросили внутрь бездыханное тело Вилли, а затем вернули крышку на место. После чего перекинулись парой фраз на неизвестном Груне языке, собрали пожитки и двинулись назад.

Со лба художницы упала на чистый холодный пол капля пота. В тот момент только одна мысль билась в голове Аграфены: «Только бы меня не заметили… только бы не заметили… Это будет концом для нас обоих. Хорошо, конечно, умереть с любимым человеком в один день и час, в объятиях друг друга, но хотелось бы еще пожить…» О том, какую жуткую смерть избрали для Вилли, она старалась не думать. По легкому стону, который мужчина испустил, когда его опрокидывали в гробницу, ей стало ясно, что он еще жив. Но, конечно, сам ни за что не выберется из мраморного короба, это очевидно. Насколько ему хватит там воздуха, Груня тоже не предполагала. И не сойдет ли бедолага с ума, очутившись и осознав, какая смерть ему уготована? Ведь надежды, что его там найдут, у него даже не возникнет. И если Вилли все же начнет стучать ногами и руками о стенки саркофага, снаружи его все равно никто не услышит. Уж очень мощной выглядела гробница. А сейчас от нее еще и веяло жутью – из-за того, что Груня знала: в ней заживо погребен человек.

Мужчины прошли тем же путем, которым прошествовали к саркофагу. А потом Груня услышала то, что ей совсем не понравилось, – как снаружи лязгнул засов. Выждав еще пару мгновений, она, зачем-то пригибаясь, как солдат под обстрелом, хотя в костеле была совершенно одна, подбежала сначала к гробнице. И только при попытке постучать по каменной стенке чуть не сломала пальцы. К тому же не раздалось совершенно никакого звука. Перед нею был словно монолит. Но Аграфена – скорее по инерции, чем от здравого смысла, – все же попробовала сдвинуть крышку. Естественно, безрезультатно.

«Ее и десять мужиков не поднимут! Именно что механизм специальный нужен…» – поняла она, поражаясь тому, что даже щели не видно между крышкой и корпусом гробницы, как будто каменные глыбы за столетия приполировались друг к другу. И тем не менее прокричала: