Елена Логунова - Статуя сексуальной свободы

— Кто тут к Черновой? — спросила она, сунувшись в окошко. Ростом тетка была с Трошкину, так что нагибаться ей не пришлось. — Давайте, что принесли.

— Вот, сок и фрукты. — Я просунула в отверстие полный пакет. — А саму Раису Павловну увидеть можно? Мы в отделение заходить не будем, нам бы хоть через окошко поговорить.

— Нельзя, — коротко ответила тетка и пошла было прочь, но Трошкина взмолилась:

— Скажите хоть, что это за палата такая — «пэ ка»? Мы же волнуемся, как тут баба Рая, ей не хуже?

— Внучки, что ли? — тетка сначала притормозила, потом повернула обратно. — А чего волноваться, все хорошо с вашей Раисой Павловной, я с нее глаз не спускаю, вижу — на поправку идет. Только сюда ее пускать не велено, потому как грипп — он воздушно-капельным путем распространяется, а ослабленному организму одного чиха достаточно, чтобы заразу подхватить. Сказано, карантин — значит, карантин! А «пэ ка» — это палата повышенной комфортности, наш больничный люкс. Так что идите себе домой и о бабушке не тревожьтесь.

— Спасибо! — обрадованно поблагодарила ее Алка и козликом поскакала вниз по ступенькам.

— Ты куда это? — окликнула я ее.

— Ой, и правда, — смутилась подружка. — Извини, я на радостях забыла, зачем мы пришли.

Трошкина повернула назад, но тут какая-то крикливая гражданка с большой сумкой нагло отпихнула ее от двери:

— Девушка, ваша очередь уже прошла, теперь меня пропустите!

— Да пожалуйста! — Алка подвинулась.

За гражданкой с сумкой подошли молодые люди с пакетами, за ними в очередь к окошку встала старуха с авоськой, а после нее явилась девица с диджейской сумкой, из которой задорно торчал зеленый чубчик большого ананаса. Пережидая наплыв посетителей, мы с подружкой спустились на один пролет вниз и устроились на широком подоконнике.

— Интересное дело, — задумчиво молвила Трошкина, внимательно наблюдая за суетой у двери отделения. — Смотри, все посетители со своими больными родственниками лично общаются, и только к нам вышла санитарка. Складывается впечатление, что другим пациентам к окошку подходить можно, а нашей Раисе Павловне — почему-то нельзя.

— Неужели? — неприятно удивилась я.

— Давай поставим эксперимент, — предложила Алка и первой спрыгнула с подоконника.

Коротко взглянув на список пациентов, она пробормотала:

— Вот взять, к примеру, хотя бы Сорокину Вэ Пэ! — и нырнула головой в окошко.

Секунд десять я созерцала ее нервно переминающуюся безголовую фигуру, что неприятно напоминало вид сзади на готовую к употреблению гильотину, а потом услышала слегка приглушенный дверью голос:

— Будьте добры, позовите Сорокину из пятой палаты!

То ли пятая палата была где-то совсем близко, то ли посыльного Алка нашла пошустрее, чем моя велюровая бабушка, но Сорокину мы ждали недолго.

— А кто меня звал? — выглянув в окошко, растерянно спросила женщина средних лет.

— Мы Сорокину звали, — уклончиво сказала Алка.

— Я и есть Сорокина.

— Правда? Ошибочка вышла, нам другая Сорокина нужна, — вывернулась Трошкина. — Извините, пожалуйста.

— Да ладно, чего уж, — вздохнула невостребованная Сорокина. — Вот что значит — распространенная фамилия…

Шаркая тапками, невинная жертва нашего эксперимента ушла, а мы с Алкой уступили место у окошка другим жаждущим родственного общения, вернулись на подоконник и там стали обмениваться долгими многозначительными взглядами.

— Не нравится мне это, — сказала я, утомившись играть в гляделки. — Ты права, похоже, что бабу Раю держат взаперти. Теперь мне еще больше хочется с ней побеседовать. Может, попробовать позвонить в отделение и попросить ее к телефону?

— Отличная мысль! — обрадовалась Трошкина. — По телефону-то грипп не передается, так что отговорка про карантин не сработает!

— Только у меня телефона нет, — призналась я.

Подружка молча вынула из кармана мобильник.

На листе со списком пациентов был указан телефонный номер с пометкой «для справок». Мы позвонили по нему и вежливо справились, можно ли пригласить к аппарату Чернову из палаты повышенной комфортности номер один. Очевидно, к постояльцам больничных люксов отношение в отделении было особо трепетное. Девушка, которая сняла трубку, любезно ответила на нашу просьбу согласием и тут же пошла звать бабу Раю, но через минуту вернулась с сообщением, что больная спит и будить ее не велено.

— Спит, сейчас? В седьмом часу вечера? — пряча телефон, покрутила головой Трошкина. — Не верю! Боюсь, если мы будем звонить каждый час, нам станут врать, что баба Рая на процедурах, потом на ужине, потом еще где-нибудь — и так до бесконечности.

— Скажи, ты по-прежнему думаешь, что штурмовать больницу негуманно? — поинтересовалась я, поверх головы малорослой подружки разглядывая застекленный пожарный щит с соответствующим снаряжением и набором инструкций.

— Только не в этом случае, — ответила Алка, высокий гуманизм которой имел разумные пределы. — А что, у тебя есть план? Какой?

— Простой и понятный, — засмеялась я, кивнув на чертежик в рамочке. — Называется «Поэтажный план эвакуации при пожаре»!

Трошкина обернулась, с большим интересом изучила упомянутый документ, потом тоже тихо засмеялась, постучала пальцем по схеме и сказала, совсем как Чапаев в старом кино:

— Тут мы, тут баба Рая! А тут…

— Грузовой лифт! — мечтательно закончила я.

План созрел, осталось уточнить детали.

— Татьяна, а ты что думаешь? — позвал Петрович, не отрывая взгляда от дороги.

Вечерний час пик уже миновал, но на магистрали все еще было тесновато. Автовладельцы на своих железных конях торопились по домам, пропускать вперед машину с красным крестом никто и не думал. Впрочем, «Скорая» возвращалась на станцию порожняком. Больной, к которому вызвали неотложку не в меру заботливые родственники, оказался действующим алкоголиком, свои пугающие крики «Спасите, умираю!» он издавал в пьяном бреду. Возмущенная докторша Татьяна Сергеевна посоветовала родственникам крикуна вызвать спецмашину наркологического диспансера и хлопнула дверью. Водитель Петрович и студент-практикант Васенька эмоциональный всплеск докторши всецело одобряли. Им нисколько не улыбалось тащить носилки с пьяным кабаном весом под сто кило с пятого этажа без лифта.

— Я не думаю, я сплю, — сонно пробормотала Татьяна в ответ на вопрос водителя.

Ее не заинтересовала тема оживленного спора Петровича и Васеньки. Мужчины не сошлись во мнениях по поводу внешности человекоподобных биороботов, в присутствии которых на Земле оба были абсолютно уверены. Петрович наслушался рассказов о летающих тарелках еще в армии, когда служил в техчасти при аэродроме, а Васенька начитался желтой прессы, уделяющей пришельцам больше внимания, чем всем землянам вместе взятым. Студент и спровоцировал этот спор, притащив в машину еженедельник «Странности», на первой полосе которого пламенел сенсационный заголовок «Андроиды осваивают Краснодарский край». Ниже красовался коллаж — фоторобот инопланетного андроида. У Чужого было хилое тельце куклы Барби, перепончатые лапки лягушки и огромная грибовидная голова с ротиком-щелочкой и узкими глазами, излучающими ярко-голубой ксеноновый свет. Откровенно говоря, назвать его человекоподобным было трудновато.