Елена Логунова - Конкурс киллеров

— Кыся, привет! — сказала трубка голосом любимого мужа. — Ты почему дома не ночуешь? Я звоню, звоню — а там никого!

— Правильно, мы с Тохой поселились у Ирки, — объяснила я. — Они с Моржиком укатили в Сочи, а я тут буду за сторожа. Скучно, зато еды навалом! Можно ничего не готовить!

— Лентяйка, — добродушно попенял супруг. — Небось сидишь там, плюшками балуешься?

— Курицей, — поправила я. — Тут у меня чудесная жареная курица…

На секунду замолчав, я прислушалась: за моей спиной раздавалось торопливое чавканье на два голоса. Я оглянулась: кот и пес, презрев расовую вражду, дружно склонились над блюдом и наперегонки лопали жареную птицу. От их хороших манер не осталось и следа!

— То есть у меня была курица, — поправилась я.

— Слушай, курица, — ласково сказал Колян. — Ты почту когда-нибудь проверяешь?

— Вчера только заглядывала в ящик, ничего там нет, кроме рекламных проспектов!

— Электронную почту!

— А-а, — виновато протянула я. — Совсем забыла. Ты же знаешь, не люблю я этот способ коммуникации. А что там у нас, в почте?

— Это ты мне завтра скажешь. Я позвоню вечерком. У тебя все в порядке?

Рассказать ему про жмурика или не надо? Пожалуй, не буду.

— Все спокойненько, как на кладбище!

Тьфу, чуть не проболталась!

— Тогда пока! — Муж не заметил сомнительной фразы. — Мы с Масянькой в порядке, целуем, скучаем, привет животным!

Я выключила телефон, отложила трубку в сторону и с укором обернулась к зверям:

— Сожрали птичку, троглодиты? Совести у вас нет!

Том протяжно вздохнул и сунул голову мне под мышку. Кот помял лапами мое колено и свернулся на нем уютным калачиком.

— В пионерском лагере «Солнышко» объявляется отбой, — вполголоса сказала я.

Действительно, имело смысл лечь спать пораньше: день был довольно напряженный, а назавтра я хотела явиться на работу до прихода коллег, чтобы без помех просмотреть припрятанную кассету.

Ночью мне не спалось, мучили кошмары. Главным образом мне снился трамвайный жмурик, очень пугающего вида — весь в зеленой тине и с четками из гагатовых скарабеев в посиневшем кулаке. Страшно шамкая бескровным ртом, он грозился дать мне по хребтине, а потом открыл глаза — и оказалось, что зрачки у него треугольные.

— Апокалипсис! — загробным голосом взревел усопший.

Вопль сделался невнятным и пронзительным, разделился на два голоса и превратился в визг.

Я села в постели, попыталась спустить ноги на пол, не смогла, слепо поползла в темноту в поисках края безразмерного ложа и благополучно свалилась с него головой вниз. Сверху на меня накатило что-то продолговатое, одновременно и мягкое, и увесистое, и ударило-таки по хребтине! Я вскрикнула, отбросила предмет в сторону, вскочила и снова растянулась на полу, беспомощно суча ногами, спеленутыми сбившейся простыней на манер мумии. Совершенно случайно зацепила рукой вычурный светильник на высокой ножке, сенсор сработал, и в спальне мгновенно разлился мягкий розоватый свет.

Тяжело дыша, огляделась, соображая, где я и кто я. Рядом со мной гигантским постаментом высилась кровать, поодаль на ковре вытянулась подушка-валик, вполне сопоставимая по размерам с моим трепещущим от пережитого ужаса телом. Надо полагать, это она со мной дралась…

Под потолком еще носились отголоски пугающего вопля. Но, прошу заметить, я не орала! Тогда кто?

— Спокойствие, только спокойствие! — дрожащим голосом сказала я себе.

И тут снова раздался пронзительный крик, от которого волосы встали дыбом по всему телу!

Выпутавшись из простыни, я обежала суперкровать в поисках тапок, не нашла их, плюнула с досады и босиком помчалась на звук, часто шлепая по стенам ладонями в поисках выключателя.

Источник звука обнаружился в саду за окном. Там в зарослях мяты изваяниями застыли два кота, один незнакомый черный, другой белый — мой Тоха. Вылез, зараза, в какую-то из бесчисленных форточек! Отвернув головы в стороны и не глядя друг на друга, звери периодически начинали орать слаженным дуэтом, в развитие музыкальной темы переходя от басов к сопрано и дальше в ультразвук.

Оценив ситуацию, я прошлепала на веранду, там сунула ноги в первые попавшиеся онучи и вышла в росистый сад. В вольере сбоку от дома заворочался разбуженный пес.

— Тоха, иди сюда! — строго позвала я, тем самым невольно форсировав события: с громкими боевыми кличами на устах коты бросились в руко… нет, в лапопашную.

Черно-белый клубок, идеально повторяющий эмблему янь-инь, катался в мятных джунглях, безжалостно сминая растения и фонтанируя клочьями разноцветного пуха.

— Пр-рекратите безобр-разие! — гневно рявкнула я, коршуном падая сверху.

Клубок распался. Черный кот канул во тьму, а Тоху я ухватила за задние лапы, получив пару раз по физиономии дергающимся хвостом. В вольере с претензией взлаял Том, явно недовольный тем, что веселье разворачивается без его участия. Плененный Тоха рычал, как тигр.

— Всем молчать! — велела я, волоча упирающегося кота за антиблошиный ошейник.

Затащила его в дом, на веранде сунула в плетеную корзину с какими-то луковицами, чтобы не вылез, придавила крышку перевернутой табуреткой и пошла искать форточку, через которую зверюга выбрался наружу. Нашла, закрыла, выпустила пленника на свободу, погасила всюду свет, забралась в кровать, уронила голову на подушку и заснула как убитая.

И приснился мне убиенный Владимир Усов, совсем как живой: демонически хохоча, он швырял в меня из окна движущегося трамвая бумажные комья. Один комок попал мне в лицо, сам собой развернулся и оказался большим зеленым конвертом.

— Проверь почту! — повелел гулкий голос с небес, а потом снова раздался пугающий вопль.

Я подпрыгнула в постели, сбросив на пол устроившегося под боком кота. Тоха возмущенно мявкнул и заткнулся. Нечеловеческий вопль продолжался: звенел многофункциональный телефон «Русь», в режиме будильника заведенный мной на половину седьмого утра. Успокоившись, я перевела дух, стерла испарину со лба, похвалила себя за выдержку и хладнокровие, и тут проклятый телефон тематически заиграл бородинское «Славься!».

Пришлось вылезать из постели и выдергивать патриотично настроенный аппарат из розетки. Наконец-то стало тихо, я уснула, проспала урочный час и закономерно опоздала на работу.

По дороге в телестудию я рассуждала следующим образом: очевидно, ботаника Усова убили незадолго до нашего появления. Не раньше, чем за одну остановку: как раз перед этим трамвайные пути делали такой крутой поворот, что даже вполне живые граждане цеплялись за кресла, чтобы не упасть. Если бы Усова перевели в разряд жмуриков раньше, на тряском повороте он не удержался бы в пластмассовой мыльнице трамвайного кресла. Далее. Я, конечно, не специалист, но полагаю, что покойники не имеют обыкновения потеть, а ведь затылок Усова был покрыт мелкими капельками. Причем в вагоне гулял сквозняк, стало быть, пот должен был быстро высохнуть.