Татьяна Луганцева - Террариум для Царевны-лягушки

– Мать всегда различала, а вот отец частенько путал, – засмеялся Дима. – Мы близнецы. Я старше на десять минут. – В его устах это прозвучало, как минимум, «старше на один год».

– Ой, а я уж испугалась, что у меня что-то со зрением, а заодно и со всеми остальными органами чувств, – вздохнула Меланья и присела рядом с ребятами на рассыпающийся каменный порожек. – Закурить есть?

– Вы курите? Хотя что я спрашиваю какую-то глупость...

– Редко, – честно ответила Меланья и взяла протянутую ей сигарету слегка дрожащими пальцами. – Ребята, так вы кто? Братья-близнецы...

– Мы студенты московского архитектурного института... на практике, – ответил Гриша.

Меланья поняла, что различить их можно только по голосам. У Димы голос был выше и с визгливыми нотками, а у его брата – почти бас.

– А что вы здесь делаете? – спросила Меланья.

– Вот и мы часто задаем себе этот вопрос. Все нормальные люди поехали в Париж, Рим. А нас соблазнили Польшей. Мол, тоже все будет ништяк. Старый город, обалденная архитектура, очень интересные дома... И мы будем здесь чуть ли не в какой-то элитной бригаде изучать и реставрировать самые лучшие фасады.

– А вместо этого нас, как идиотов, загнали в эту тьмутаракань. Без девочек, без нормальных условий существования, без архитектуры, вообще! – дополнил его брат.

– Да, обидно, – согласилась Меланья.

И, глядя на ребят, затянулась сигаретным дымом. На мгновение она потеряла ориентацию во времени и пространстве. Затем из ее легких вырвался душераздирающий кашель. Дима глубокомысленно заметил, вынимая из ее рук окурок:

– Нет, сегодня явно не твой день для начала курения.

– Что за гадость?! С таким смаком некоторые курят, диву даешься... Нервы успокаивать... Да еще больше их испортишь!

– Если не идет, то не надо, – изрек Григорий. – А этот дом – городская муниципальная лечебница для каких-то асоциальных слоев общества.

– Что значит – асоциальных? – напряглась Меланья.

– Бомжи! – хохотнул Григорий.

– Ну, не совсем так... Хотя... Да, для тех, у кого нет прописки, нет денег на нормальную клинику, нет памяти, нет документов... – пояснил Дима. – Поэтому здесь иногда ходят такие личности – ужас! Страшно смотреть! Вот я, честно говоря, и удивился, когда увидел такую красотку в здешних краях.

Меланье осмыслить сказанное не дали, так как уступ, на котором она приютилась, резко обломился и она с треском приземлилась на гальку своей пятой точкой. От боли у нее в глазах потемнело.

– У-у! – завыла она.

Парни не на шутку перепугались. Встреча с новой знакомой не принесла им ничего хорошего, сплошной экстрим. Они переглянулись, и Дима сорвался с места, крикнув на ходу:

– Я за Верой, она тут единственная, кто по русски понимает!

Несколько долгих минут Меланья лила горькие слезы, держась за зад, а перепуганный Григорий нес всякую околесицу:

– Вот ведь трухлявый пень! Что толку, что мы тут с братом дырки замазываем? Реставрация! Какая, на фиг, реставрация?! Тут даже капитальный ремонт не поможет! Все надо сносить и строить заново! Денег на социальный объект нет! Вот дождутся, пока здесь люди заживо сгорят!

– Ой, не кричи... Мне сейчас плохо станет, – взмолилась Меланья и сквозь пелену слез увидела невысокую женщину в белом халатике, из-под которого торчали полные ноги, обезображенные варикозными венами. Рядом с ней стоял Дима и сбивчиво объяснял:

– Вот она. Знаешь, как навернулась?! Ужас! Аж треск стоял!

– Так вы русская? – на чистом русском спросила женщина.

– Не слышно, как я матерюсь?

– Пойдемте со мной, что-то вы мне не нравитесь... Вдруг сломали чего? Мальчики, помогите ей встать и дойти до приемного отделения.

Спустя какое-то время Меланья поняла, что лучше бы она лежала в беспамятстве и не терпела бы такие муки. В приемном отделении, как и все остальное не отличающемся чистотой и комфортом, на каком-то допотопном аппарате ей сделали рентген пояснично-крестцового отдела позвоночника, и Вера выдала ей:

– Перелом копчика! Ну, вы даете! Фактически на ровном месте...

– Не на ровном месте, а из-за трухлявости вашего здания! – возразила Меланья, корчась от боли. – Что теперь делать? Гипс?

– Кто же вам на это место гипс наложит? Тоже мне – придумала! – фыркнула Вера. – Ничего не поделаешь. Что называется – покой и все... само заживет. Больше не падайте!

Вера, при ближайшем рассмотрении, оказалась гораздо старше, чем показалось сначала. Просто она усиленно молодилась. Отсюда и эта нелепая молодежная стрижка, и сомнительно яркий макияж, и минимальная длина юбчонки.

– Чего вы вскочили-то? Коридор такой прошла... Вот и угробилась.

Вера вывела ее из приемного отделения на улицу, так как от боли, духоты и запаха медикаментов Меланье стало плохо. Только здесь у входа в социальную лечебницу было проведено хоть какое-то облагораживание территории. И даже была выстрадана импровизированная клумба с уже засохшими цветами, видимо, поливать их забывали. По обе стороны дорожки из потрескавшегося асфальта стояли скамейки. Слово «Присаживайся!» застряло где-то в Верином горле.

– Сколько будет заживать? – поняла ее Меланья.

– Месяц... как все переломы... наверное...

– Что значит «наверное»? – испугалась Меланья.

– Если не сдвинете ничего. При полном покое то есть.

– Понятно, – вздохнула Меланья и с тоской посмотрела на скамейку. – Я что, месяц не смогу присесть?! Ну уж нет! – И она аккуратненько присела бедрышком на край скамейки. – Как же болит...

– Надо думать, – согласилась Вера и расположилась рядом, доставая сигареты. – Будете?

– Нет! – слишком поспешно ответила раненая и контуженая, к тому же брошенная и забытая.

– Как вы сюда попали? – закурила Вера.

– Я бы хотела это услышать от вас.

– Ха! Знаете, вам повезло – я была дежурной медсестрой, когда вас доставили...

– А кто же меня доставил? – прищурив глаза, перебила ее Меланья. – Уж не надменного ли вида типчик со старомодной причесочкой из темных вьющихся волос? Такой колючий, равнодушный взгляд и глупая улыбочка? Уж не он ли?!

– Эко вас зацепило! – засмеялась Вера. – Надоела какому-то «папику»? Равнодушный взгляд! Осел он, значит! На такие-то формы мы – женщины – и то с завистью смотрим! А у него – равнодушный взгляд! – Вера сплюнула на землю и положила руку на живот.

– Черт! Наелась кислых щей, теперь язва моя обострилась! Кормят больных черт знает чем, а мы вместе питаемся... Не привезешь же им помои, а нам бутерброды с икрой? Вот и едим месиво из одного котла. Нет, мы, конечно, не должны есть больничную пищу, но ее столько остается. Вы, кстати, ели? Хотя вы только что в себя пришли! – махнула рукой Вера и встала с лавки. – Пойдемте ко мне, я все-таки полечу себе желудок.