Дарья Донцова - Королева без башни

Каждый человек сам убийца своего счастья.

– Лампа, где леопард? – заорали над ухом. – Куда подевался этот чертов зверь?

Я села на кровати, потрясла головой, увидела темную фигуру и пробормотала:

– Стоит под лестницей.

– Нет его там! – обозлился лысый человек, нагло ввалившийся в мою комнату в слишком ранний час.

Меня неудержимо клонило в сон, я стала тихо опускаться на матрас, глаза закрылись.

– Не спать! – заорал нахал и почесал щеку со шрамом. – Немедленно отвечай, почему леопарда нет там, где ему положено находиться?

Я с большим трудом вернулась в вертикальное положение и промямлила:

– Зверь вчера мирно куковал справа от гостиной, а когда я пошла спать, переместился в чуланчик.

– Он испарился, похоже, удрал в пампасы! – нервничал мужчина.

– Зяма! – завизжал из коридора женский голос, – Зяма! Леопёрдина нашлась!

– Где? – закричал в ответ лысый.

– В кухне, – надрывалась тетка.

– Какого дьявола он делает у плиты? – возмутился Зяма. – Рита, ты уверена, что это именно он, а не орангутанг?

– Не знаю, – вопила Рита, – не понимаю!

– Ну ваще! – окончательно разозлился Зяма. – кем надо быть, чтоб не отличить хищника от обезьяны?

Дверь в мою спальню распахнулась, на пороге появился человек, похожий на грабли в ризе. Вот только не помню, пасхальную службу батюшки проводят в красном или зеленом облачении, но оно стопроцентно щедро разукрашено золотой вышивкой.

Садовый инвентарь упер руки в костлявые бока и обиженно прогудел:

– Леопёрд в пятнышках, а гиббон ровно коричневый, и он слегка на человека смахивает. «Не знаю» относилось к твоему вопросу про плиту. Я вообще без понятия, как зверюга там очутилась!

– У нас теперь еще и гиббон есть? – пискнула я. – Меня забыли предупредить!

Зяма поднял вверх палец.

– Орангутанг! Почувствуйте разницу!

– И в чем она? – не замедлила с вопросом Рита.

Зяма растерялся, пару секунд молчал, потом разозлился:

– Только полный, химически чистый идиот мог спросить такое! Гиббон – он гиббон, а орангутанг – орангутанг, это же ясно. И вообще мне нужна кровожадная кошатина. Пошли, Рита, а ты, Лампа, спи пока спокойно. Начнем в десять.

Я упала в подушки.

– Лучше в девять! – заорал Зяма, снова врываясь в мою спальню. – Есть изменения в первой проходке.

Я натянула одеяло на голову. Сгинь, рассыпься, исчезни, жуткое явление. Очень надеюсь, что в действительности я сейчас сплю и вижу кошмар.

Внезапно раздался грохот, перешедший в звон, затем короткий вопль, и снова визг Зямы:

– Если вы, неуклюжие тупицы, уронили торт, то мало никому не покажется!

В комнате неожиданно наступила восхитительная тишина, от которой у меня сразу пропал сон. Вас удивляет моя странная реакция? По идее, мне бы следовало воспользоваться отсутствием шума и мигом захрапеть. Но жизненный опыт меня научил – если в доме, где находится уйма народа, внезапно становится тихо, жди беды.

– Чтоб вас, дураков, перевернуло и из окна выбросило! – завизжал Зяма. – Торт разбили! Его целый день склеивать придется! У кого руки трясутся?

– Я не виновата, – заканючил в ответ дискант. – Блюдо под тяжестью треснуло, бисквит упал и дырку в полу пробил. Неудобно получилось.

– Плевать! – бесился Зяма. – Важен чертов торт. Немедленно собрать его, склеить и унести вниз, авось будет незаметно, что…

– Отлично прокатит, – включилась в беседу Рита. – Развалился аккуратненько, четыре куска получилось. Ага, во! Опаньки! Снова целый! Утаскивай его, ребятки.

Я встала и начала искать халат. Больше заснуть не удастся, и мне лучше объяснить вам, где я очутилась и что вообще происходит.

Когда мы с Максом стали супругами [1], большинство знакомых женщин, поздравляя госпожу Романову с обретением статуса окольцованной дамы, вздыхали и, понизив голос, спрашивали:

– Повезло тебе, никакой свекрови нет поблизости. Макс что, сирота?

Я лишь пожимала плечами. Муж никогда не распространялся о своей семье. У меня сложилось впечатление, что детство Макса было не особенно счастливым, и ему элементарно не хочется ничего вспоминать. Зачем заставлять близкого человека делать то, что ему явно не по душе? И по большому счету мне все равно, кто произвел Макса на свет: я ведь зарегистрировала брак не со свекровью. Но подружки продолжали мне завидовать, повторяя:

– Ты не ценишь своего счастья! Не понимаешь, что такое любящая мамочка! Тебе не надо таскаться к ней в гости, нахваливать несъедобные пироги с тушеной капустой, выслушивать тупые советы и мило улыбаться, услышав: «Я никогда не осуждала выбор сына. Со всеми его девушками: Машей, Таней, Олей, Светой, Ниной, Наташей, Дашей, Катей, Жанной и прочими свиристелками находила общий язык. Ну какое мне дело, что они были лентяйки, нахалки, жадные эгоистки, хамки, безобразницы, алкоголички, страшилища. Лишь бы мальчику было хорошо, а я полюблю всякую. Вот теперь обожаю тебя, и следующую жену Максика на руках носить буду.

Короче говоря, подруги были за меня очень рады, но зависти не скрывали. И в конце концов бес семейного счастья проснулся и понял: надо подставить Лампе подножку, а то ей слишком хорошо шагается по дороге семейного благополучия в обнимку с супругом. В один прекрасный день к нам из Америки прилетела мама Макса, женщина сверхактивная, богатая, которая велела звать ее по-свойски: Капа. Чуть раньше в нашей квартире появилась Роксана [2]. Не стану рассказывать историю знакомства с Рокси, скажу лишь, что была удивлена до крайности, когда Капа объявила: «Мы с Рокси сестры». Еще сильнее я поразилась, когда поняла, что мой супруг ранее ничего не слышал о Роксане. Ну, согласитесь, немного странно ни разу в жизни не встретиться с родной тетушкой. Заметив изумление на наших лицах, Капа поспешила уточнить:

– Мы с Рокси были замужем за одним американцем, Генри Крастом, отсюда и родство.

На мой взгляд, бывшую жену своего мужа никак нельзя считать сестрой. Но у Роксаны и Капитолины свое мнение на сей счет. У них вообще по каждому поводу имеется особое мнение, и, как правило, они его упорно отстаивают. Например, Рокси говорит:

– Сегодня надену белое платье.

Капа, которая ухитрилась создать в Штатах модный дом «Комареро» и искренне считает себя равной Шанель, Прада, Ив Сен Лорану и прочим великим модельерам, моментально заявляеет:

– Никогда, только синее.

Далее разговор принимает творческий характер. В течение пяти минут милые тетушки повторяют: «Белое. Синее. Белое. Синее». Настает кульминационный момент. Капа скрещивает руки на груди, выставляет вперед правую ногу, прищуривает левый глаз, делает глубокий вздох и… Рокси моментально соглашается нацепить тот наряд, который велит ей сестра по мужу.