Дарья Донцова - Приданое лохматой обезьяны

И Антонина Михайловна захрапела. Полина попыталась растолкать бухгалтера, но безуспешно…

– И что ты сделала? – спросила я.

Касаткина села на табуретку и сгорбилась.

– Уехала домой, Кириллова осталась в офисе. Я решила с ней на следующий день на трезвую голову побеседовать, но заболела, вирус подцепила. Свалилась с температурой сорок. Мое алиби легко проверить, я «Скорую» вызвала, так плохо было. На работу не пошла, звякнула Ускову, он трубку не снял. А потом мне врачи укол вкатили, и я до вечера четверга продрыхла. Очнулась – на мобильном сто звонков, все от Зинки. Набрала ее и новость узнала: умерли Усков с Кирилловой. Я только сегодня выползла на улицу и сразу решила квартиру Осипова обшарить. Где-то же гад компромат хранил!

– Усков умер, больше он никому не навредит, – промямлила я.

– Вдруг у него друг есть? Или Николашка не один в деле? – вздрогнула Полина. – Мне необходимо найти бумаги. Я хочу вернуться на телевидение и забыть этот кошмар. Навсегда. И не смотри на меня так!

В моем кармане затрещал мобильный.

– Искала меня? – спросил Юра.

– Записывай адрес и немедленно приезжай, – обрадовалась я. – Лучше один!

Шумаков примчался через полчаса. Полине пришлось повторить рассказ.

– Я не подсыпала в коньяк отраву, – плакала Касаткина, – честное слово! Это Антонина.

– Маловероятно, – не согласился Шумаков. – Из вашего рассказа понятно: Кириллова не знала, что Сергей Сергеевич и Николай Ефимович – один человек, двуликий Янус. Она хотела выяснить у директора правду, ей тот требовался живым.

– Это не я! – затряслась Полина.

Я тронула Юру за плечо.

– Касаткина тут ни при чем. Меня никогда не подводит интуиция. Проверь ее алиби. И если «Скорая» подтвердит грипп и укол…

Шумаков взялся за телефон. Через четверть часа Полина была оправдана. К ней действительно в среду в десять утра приезжала бригада врачей, диагностировала грипп и ввела больной несколько лекарств, среди которых был димедрол, вызывающий сильную сонливость.

– Сейчас отвезем тебя домой, – распорядился Шумаков. – Сиди тихо, не бузи и в квартиру Осипова больше не ходи. Я сам решу твою проблему, о’кей? Выспись от души, а завтра к полудню приезжай ко мне на службу. Вот визитка, позвони снизу, я спущусь. Надо записать твои показания.

Когда Полина скрылась за дверью своей квартиры, я обняла Юру.

– Спасибо. Ты хороший. Кстати, я поняла, что произошло с Никой.

– Ты знаешь, кто ее убил? – воскликнул Шумаков.

– Никто ее не убивал, – вздохнула я. – Все намного проще. Эксперт Николай убежден, что никакого насилия в случае с Никой не было. Мы теперь знаем, что Усков, загримировавшись под Сергея Сергеевича, передал Никите бутылку отравленного коньяка. Директор считал Никиту алчной тварью, решил, что тот ненавидит мать и легко согласится на убийство. Парень получит квартиру, машину, деньги, избавится от докучливой мамаши, а Николай Ефимович через годик напомнит юноше о его преступлении и заимеет нового сотрудника, очередную свою игрушку. Тем более что ничего особого от сыночка бухгалтера не требовалось – всего-то подменить коньяк в буфете. Поставить бутылку с ядом вместо той, из которой попивала его мать. Думаю, добрый директор снабжал Антонину Михайловну выпивкой, дарил ей коньячок – хороший алкоголь на ее зарплату не купишь. Ласковый, интеллигентный мямля Усков, директор игрушечной фабрики, владел по совместительству бизнесом по убийству и шантажу людей. Вот только с Никитой у него не сработало. Парень покончил с собой. Но мы забыли про одну очень важную деталь – про бутылку с отравой. Судя по всему, Никита оставил ее матери, Антонина засунула коньяк в буфет. Мы не знаем, что она хотела с ним делать, может, думала покончить с собой или собиралась как-то разыскать Сергея Сергеевича и отравить его. В среду Кириллова умирает, в квартиру нагло вселяется Ника. У Малышевой эйфория. Она считает двушку своей, ее взяли на работу в стрипклуб, где Ника получила в первый же вечер невероятную в ее понимании сумму: целых двести евро. Девчонка решает отметить удачу – она раскладывает деньги веером, обмахивает их одной купюрой и выпивает рюмку коньяка. Ника нашла его в буфете Антонины Михайловны. Там было две емкости, одна початая, из которой бухгалтер наливала себе «лекарство» для сна, другая полная. Ника схватила вторую. Почему она не воспользовалась начатой? Вопрос остается без ответа. Как, впрочем, и многие остальные. Почему Вероника не вспомнила, что Антонину Михайловну намеревались отравить? Отчего не засомневалась в коньяке? Ведь вроде знала, что именно так хотел наказать мать Никита. Могу лишь предположить: наверное, она решила, что парень унес бутылку с собой. А скорее причина ее глупого поведения – характер Малышевой. Стриптизерша Марина упоминала о частой смене ее настроений. То она любит мать и тащит алкоголичку домой, то проклинает ее; хочет отпраздновать с Мариной свой первый заработок и откладывает праздник, так как встретила «олигарха»; вместо того чтобы поехать с мужчиной, возвращается в двушку Кирилловой… Ника была непредсказуема, жила по принципу «хочу и делаю». Решила выпить – схватилась за коньяк. И в тот момент ни о чем не думала – устала от танцев, радовалась чаевым, ликовала от мысли, что у нее есть квартира. Хочу и делаю. Хочу выпить и пью. Ее не собирались убивать. Это глупая случайность.

– Сегодня эксперт-токсиколог сообщил: яд в коньяке, найденном дома у Кирилловой, идентичен тому, от которого умерли Усков и Антонина Михайловна, – сказал Юра. – Отрава, образно говоря, происходит из одной пачки. А еще полностью соответствует гадости, которой наполнена коробочка с якобы пастилками. Но!

– Но? – повторила я.

Шумаков сказал:

– Всегда найдется «но». В бутылке из офиса еще обнаружено малое количество так называемых вспомогательных веществ, из которых делают оболочку пилюль. Получается, что в коньяке для Кирилловой яд без примесей, а на фабрике кто-то взял пилюлю и кинул в бутылку. Усков химик, думаю, он сам таблетировал вещество, что нетрудно, если обладаешь специальными навыками.

– Николай Ефимович панически боялся, что его отравят, и принимал мини-дозы яда, чтобы приучить свой организм сопротивляться, – пробормотала я. – И если ел в присутствии посторонних, то запивал трапезу наикрепчайшим чаем. Экперт Николай обронил фразу: «Есть мнение, что чифир – противоядие». В день смерти Усков попросил Ольгу сделать черную заварку.

– Но он ничего не ел, – напомнил Шумаков, – только выпил стопку. На столе был лишь лимон. Пиццу, за которой послали Коврову, никто не тронул. Когда Ольга вернулась с ней, начальник и бухгалтер были уже мертвы.

– Не принимал пищу, но пил чифир… – протянула я, – к нему приходил человек-пудель…