Анастасия Монастырская - Этюд в багровых штанах

— Ляля!

— Эфа, я не хотела… Честное слово…

— Когда найдешь в себе аргументы для извинений, позвони, я тебя выслушаю.

Букет отправился в мусорное ведро. Крокодил в реанимацию — бодрить безнадежных больных, а жбан — в лабораторию, руководить опытами. Я же, с трудом передвигаясь, побрела на поиски родичей.

Посетители обнаружились в ординаторской в ответственный момент спаивания медперсонала. Молоденькие сестрички прижимались к Федорову, Ольга пыталась охмурить толстого главврача, остальным дед показывал карточные фокусы.

— А вот и Эфа! — неестественно воскликнул Федоров, стряхивая с колен миниатюрную сестричку. — Знакомьтесь, девочки… наш засланный казачок. Мы ее… это самое, ик, в берлогу к убийце засунули…, ик, то есть в логово… то есть в агентство…

— Как романтично! — прошептала одна из девиц. — Прямо как у Агаты Кристи.

— Не, лучше, — протянул Федоров. — Как у братьев Вайнеров.

Может, мне в обморок упасть? Тогда и внимание на меня обратят!

— Так вот, — продолжал Федоров, кося на меня масляным взглядом. — Есть такое понятие «на живца». Вот Эфа и стала живцом. Вывела нас на секту. А мы их и повязали… Прямо на месте преступления. Если бы вы знали, девочки, как она была хороша: полуобнаженная, у горла кинжал…

— У груди, — внесла я важную поправку.

— Сначала у груди, а потом уже на горле, — не смутился Федоров.

— Как бы я хотела быть на ее месте, — медсестричка в притворном испуге прижалась к рассказчику.

— Значит, ты все знал, — я смотрела на него упор.

Федоров покраснел:

— Почти, — и заторопился в объяснениях: — Я знал, что в «Эдеме» не все чисто. Три трупа за полгода — не шутка. Но как бы я раскрыл убийство Ани? У меня нет ни людей, ни времени, ни средств. А ты бы все равно туда влезла, что я, тебя не знаю! Ведь влезла же… Я специально оставил ключи от Аниной квартире, при обыске мы не тронули ее папку с расследованиями. А потом оставалось следить за каждым твоим шагом. Ты сама привела нас к убийце. И за это огромное тебе человеческое спасибо.

— Огромное тебе человеческое пожалуйста. Ты был в зале, когда меня собирались убить! Был и ничего не сделал!

— Я бы сорвал операцию! — Федор сорвался на мужской визг. — Тебе ничего не угрожало. Ну, остался бы шрам на шее или на груди. Зато мы их всех взяли. С поличным.

— И маркиза?

— И Маркиза! — он кивнул на газету в руках у врача. — Вот он, во всей своей красе.

Меня била слепая ярость: мало того, что этот гад подарил мне букет, составленный из вторсырья, так он из меня сделал посмешище. Про «живца» я и вовсе молчу:

— А ну-ка, девочка, слезь! — сестричка безропотно покорилось. Иногда со мной лучше не спорить. Я подошла к Федорову и, взяв, его за ворот, рывком подняла с места. В груди снарядом разорвалась дикая боль. Притянув ошарашенного Федорова к себе, я нежно поцеловала его в губы:

— Это тебе за блестящее раскрытие убийства.

Он улыбнулся:

— Я всегда говорил, что ты умная женщина…

— Когда женщине говорят, что она умная, подразумевают, что она круглая дура, — подала голос Ольга.

— Эфа — не дура, она умная, человечная и очень красивая, — расслабился Федоров, решив, что все плохое уже позади.

— А еще она идиотка и ведьма, — спокойно добавила я и дала ему пощечину: — А вот это тебе от меня. За все хорошее.

Боль в груди раздирала на части, с трудом повернувшись, ковыляя и мысленно поскуливая, я направилась к выходу, но на мгновение остановилась:

— Знаешь, Федоров, а он даже в чем-то лучше тебя, — я кивнула на газету. — По крайней мере, он не обещал ничего невозможного: он просто хотел меня убить.

С фотографии по-прежнему беззаботно улыбался Станислав Корнилов, еще один мужчина, которым пусть и на минуту, но я позволила себе увлечься.

— Ну, что, по рюмочке? — спросил Федотов, озирая европейский бардак офиса. — А то и часа не пройдет, начнут вещи выносить, тогда уже и не посидишь спокойно.

— По рюмочке, так по рюмочке, — вяло отозвалась я, стирая свои файлы из общественного компьютера. — Только мне чего-нибудь полегче.

— Шампанского?

— Лучше сухого, красного.

— Есть! — радостно воскликнул Серега, доставая из под стола бутылку итальянского вина. Заказчик вчера принес. Так сказать, прощальный бонус.

— И куда ты теперь?

— Не пропаду! В любом случае будет лучше, чем здесь.

Мы синхронно взглянули на фотографии. Лена. Дина. Анна. Юлия.

— Каких девчонок загубили!

— А я ведь тебя подозревала.

— Почему? — искренне обиделся Федотов.

— Ну, слишком много косвенных улик. И про клуб ты знал, и про обстоятельства убийств, и про угрозы, да еще и звонки странные…

— Я ведь в прошлом — криминальный репортер, сюда случайно попал. За два месяца до убийства Лены. Сначала даже и не понял, что смерти девчонок связаны между собой. Спасибо Ане — раскрыла глаза. Мы ведь вместе этим расследованием занимались, но Корнилов оказался хитрее.

— Знаешь, Эфа, я все-таки главного не пойму, — сказал он после паузы, — как им удалось провернуть эту комбинацию? Двадцать первый век на дворе, взрослые люди, а все им мало — играют в сатанистов. И ведь не пацаны, вполне вменяемые мужики, добившиеся успеха в жизни.

— Сатанизм, Серега, всего лишь прикрытие. Магнитик для дураков. Они собирались не за этим. Смысл, как ты выражаешься, корниловской комбинации, состоял в другом: власть и деньги. Большая власть — большие деньги. А они никогда не выходят из моды. Будь то восемнадцатый век или двадцать первый.

— Но как ему удалось подчинить себе столько людей?

— Кажется, Толстой сказал: можно придумать все, кроме психологии. Корнилов — великолепный психолог. Все остальное он просто придумал.

Лет до четырнадцати Стасик Корнилов был уверен — он растет в «неправильной» семье. В правильных семьях все обстояло намного иначе, чем у них с мамой: еда была вкуснее и разнообразнее, игрушки — интереснее и ярче, одежда — моднее, отношения — искренними. И самое главное — в правильных семьях всегда были папы, способные решить любую проблему.

Мать Стаса — усталая, рано состарившаяся женщина выбивалась из последних сил, чтобы сын выглядел не хуже других. И все равно — он всегда был хуже. Отношения Стаса к родительнице балансировали от любви до ненависти. Любил он ее потому, что сыну полагается испытывать нежные чувства по отношению к матери, ненавидел — именно за эту обязанность любить. И еще за нищету. И за невозможность быть таким, как и все. В общем, для ненависти было немало причин.

Именно поэтому он никогда не водил в дом друзей, не принимал участие в вечеринках одноклассников и не ухаживал за девочками, когда пришла пора ухаживать. Все свое свободное время Станислав тратил на психологию: читал умные книжки, ходил на бесплатные лекции, пару раз ему даже удалось побывать на университетских факультативах, когда в гости к студентам приезжали мировые светила психологии. Именно там шестнадцатилетний Станислав Корнилов впервые услышал сладкое и правильное слово: «манипулирование».