Дарья Донцова - Инстинкт Бабы-Яги

— Ясно, — подскочил я, — она опять отбила парня у Шергиной, а чтобы та не сделала очередную гадость, убила Алену.

Нора вытащила папиросы, старательно сложила мундштук и сказала:

— Ты сначала дослушай, а потом делай выводы. Шергина на самом деле начинает думать, как поступить. Больше всего ей хочется разрушить чужое счастье. В голове, очевидно, мечутся мысли: что делать? Наверное, она думала об очередном фотомонтаже, но тут вдруг случается нечто, полностью меняющее ход событий.

Нора замолчала, потом старательно загасила окурок и сказала:

— Позвольте лирическое отступление.

Я кивнул.

— Иногда, — усмехнулась хозяйка, — в молодости человек совершает какой-то поступок, подлый, некрасивый или даже преступный. Потом старательно делает вид, что ничего не произошло, живет дальше, «закопав» секрет, через какое-то время перестает бояться, понимая, что его тайна никому не известна, потом порой и сам забывает о совершенном. «А был ли мальчик?» — спрашивает себя один литературный герой, убивший ребенка, и отвечает: «Не было его». Но потом откуда-то вдруг появляется некто знающий… Сколь веревочке ни виться, а конец будет, нет ничего тайного, что не стало бы явным, у лжи короткие ноги… Можно привести еще много пословиц и поговорок…

В тот самый момент, когда Алена, кипя от злобы, обдумывает план мести подруге, ей предлагают заказ, самый обычный, заснять торжество, посвященное юбилею некой Марии Семеновны Дундуковой. Алена приезжает по указанному адресу в подмосковный Волоколамск и целый день исправно щелкает фотоаппаратом. Гостей у Марии Семеновны оказалось туча, очень многие прибыли в милицейской форме, а когда начались тосты, Алене стало понятно, что Мария Семеновна работала и даже сейчас, несмотря на 70-летний юбилей, все еще служит директором школы. А еще через десять минут Шергина поняла, что школа, которой в течение сорока лет бессменно руководит Мария Семеновна, не простая, а специальная, но не надо думать, что в ней дети углубленно изучают иностранные языки и катаются на пони. Нет, это был специнтернат, куда отправляли на учебу малолетних преступниц, девочек, которые совершили противоправные поступки до своего совершеннолетия.

Торжества закончились после полуночи. Усталая Алена запечатлела, как хозяйка провожает последнего гостя, и стала упаковывать в сумку объективы.

— Ты куда, милая? — заботливо спросила Мария Семеновна.

— Домой, — улыбнулась Алена.

— Детки небось маму заждались, — вздохнула Мария Семеновна, — только как же ты поедешь? Электрички уже не ходят. Позвони мужу и скажи, что останешься у меня.

— Нет у меня семьи, — пояснила Алена, — и электричкой я не пользуюсь, машина во дворе стоит.

— И думать не смей, — замахала руками директриса, — ляжешь в гостиной, места полно, живу одна.

— Лучше я поеду.

— Нет, — отрезала Мария Семеновна, — дорога скользкая, темно, еще, не дай бог, разобьешься, я потом себе не прощу, давай попьем чаю спокойно, ты небось и не поела как следует.

Директриса говорила категорическим тоном человека, привыкшего раздавать указания, за окном бушевала непогода, мороз ломал деревья, и Алена, поколебавшись, послушалась.

Если бы она уехала, то, скорей всего, была бы сейчас жива, но Шергина осталась и сделала тем самым первый шаг к своей гибели.

Мария Семеновна, болтливая, как все пожилые люди, принялась рассказывать Алене о своей работе. Дундукова была энтузиасткой, одним из тех редких людей, которые работают в системе управления исполнения наказаний по велению сердца. Спиртное совсем развязало язык Марии Семеновны, и из нее полился поток информации.

— Наши девочки на самом деле несчастные существа, никому не нужные дети…

Потом на столе оказались горы фотоальбомов, и Дундукова принялась демонстрировать снимки.

— Вот, смотри, выпуск семьдесят второго года, все хорошо устроены. Ляля Кичина поступила в мединститут, вот семьдесят шестой, тоже никто не пропал, семьдесят седьмой…

Палец старушки скользил по изображениям детских лиц.

— У нас практически не было рецидивов, девушки идут на работу, многие учатся дальше, женятся, рожают детей. Я столько раз была крестной матерью.

— Разве можно исправить преступника? — спросила Алена.

Мария Семеновна разозлилась:

— Они не уголовницы.

— Так ведь хорошего ребенка в специнтернат не отправят, — возразила Алена.

Очевидно, она наступила директрисе на больную мозоль, потому что Дундукова водрузила на нос очки и произнесла речь:

— Да, девочки оступились, украли, ограбили, даже убили, но они не виноваты. Ужасные семейные условия, пьющие родственники… Многие из наших воспитанниц только в интернате увидели постельное белье и попробовали конфеты. Им не повезло с самого детства, их били, насиловали и в конце концов вынудили пойти на преступление…

Мария Семеновна перевела дух и продолжила:

— За все время работы я встретила только одну девочку, о которой могу сказать: она настоящая преступница. Кстати, связь с ней я потеряла, закончила она школу и исчезла, ее дальнейшая судьба мне неизвестна, но, думается, ничего хорошего из девицы не вышло. Погоди, сейчас покажу.

Увидав снимок, Шергина постаралась сохранить спокойствие. Перед ней лежало фото той самой ее подруги, к которой переметнулся выгодный, богатый жених. На карточке она запечатлена юной, семнадцатилетней, но была отлично узнаваема.

Стараясь не заорать от радости, Алена делано равнодушно спросила:

— Какое милое, приятное лицо, что же совершила девочка?

Мария Семеновна нахмурилась:

— Зло часто прикрывается маской. Эта особа абсолютно криминальна, у нее душа убийцы. Никаких светлых чувств там не отыскать.

— Ничего плохого в простых желаниях нет, — пробормотала Алена, — всем хочется поесть и поспать, у всех инстинкты!

— Вопрос — какие! — воскликнула директриса. — У этой девочки инстинкты Бабы-Яги, иного сравнения не подобрать.

— Ну это вы перехватили, — подначила Алена старуху.

— Ты послушай! — возмутилась Дундукова. — Девочка родилась в обеспеченной, даже богатой семье. Отец — военный, мать домохозяйка, посвятившая себя дочери. Еще имелась бабушка, обожавшая внучку. Девочка не знала ни в чем отказа, баловали ее чрезмерно, учили музыке, языкам, водили на теннисный корт и в бассейн. Всегда около нее были мама или бабушка, держали за руку, не позволяли шагу ступить одной. Казалось бы, на такой клумбе должен вырасти цветок потрясающей красоты, ан нет. К пятому классу девица сделалась невыносимой, грубила родителям, бабушке, могла толкнуть старуху, даже ударить. Но любящие родственники только вздыхали:

— Ничего, пройдет, это подростковый возраст, гормональный взрыв, скоро все устаканится.