Дарья Донцова - Инь, янь и всякая дрянь

– Р-р-р, – грозно заявил ишак, – р-р-р…

С огромным трудом я повернула голову, скосила глаза и увидела… чудовище размером с теленка. Из черного тела, похожего на бочку, торчали четыре мощные лапы, шея, обхватом в метр, переходила в будкообразную голову. Из раскрытой пасти свисал нежно-розовый язык, с которого капала слюна.

– Р-р-р, – повторил монстр, – р-р-р.

Верхняя губа собаки Баскервилей поползла к носу, обнажились желтые, треугольные, невероятно похожие на акульи зубы.

– Р-р-р.

– Мама… – без звука сказала я. – Песик, не трогай меня! Тетя невкусная, жирная, получишь цирроз печени. Собакам нельзя много сала!

– Гав! – заявил волкодав и схватил меня за рукав кардигана.

Дальнейшее помнится с трудом. В теле откуда ни возьмись появилась гибкость, изогнувшись кошкой, я легко просочилась сквозь забор и быстрее легконогой лани понеслась вперед по широкой тропинке. Ветки больно хлестали по лицу, под ногами что-то хрустело и чавкало, я спотыкалась о камни, но устояла, не упала и в конце концов вылетела на полянку, к избе Домны. На скамейке, сложив руки на коленях, сидела худая девушка с головой, замотанной платком.

– Устя! – в изнеможении прошептала я. – Помоги, меня хотят сожрать!

Устинья вскочила, кашлянула, схватилась за грудь и, не сказав ни слова, кинулась в избу. В ярком лунном свете только вспыхнули огнем пуговицы кофты, в которую была одета девушка. Я судорожно оглянулась. Никого. Собака-людоед решила не преследовать добычу – то ли она побоялась лезть на чужую территорию, то ли решила внять моему совету и не употреблять жирную пищу.

Я рухнула на скамейку и попыталась перевести дыхание. Почему медсестра Женя ни словом не обмолвилась о том, что территория дома престарелых охраняется служебными собаками? И парочка немолодых секьюрити у ворот промолчала о наличии псов. Может, им велено держать язык за зубами, потому что администрация хочет сэкономить на корме для животных? В определенный час зверей отпускают, и те сами добывают себе пропитание? Одним посетителем меньше, одним больше…

Сердце перестало колотиться о ребра. Я потрясла головой. Ну и чушь иногда лезет в голову! Скорей всего, в редко посещаемой части парка поселился бродячий кобель. И, как я уже не раз говорила, во всем плохом есть много хорошего. Испугавшись, я смогла-таки пролезть на территорию «Лучших времен». Правда, лишилась кардигана, пришлось вывернуться из трикотажной кофты, которую чудовище ухватило за рукав. Жаль новую вещь, но она ничто по сравнению с моей жизнью.

– Кто тута? – прошептал кто-то, высунувшись из домика Домны.

– Сергеева из «Марфы», – тихо ответила я.

– Фу, напужали… – выдохнула Устя, выходя из избы. – Сидела, отдыхала, туточки прется кто-то лошадью, деревья топчет! Думала, Змей Горыныч летит, мне мама про него сказывала.

– Извини, Устя, я слежу за здоровьем, бегаю по вечерам, пытаюсь вес согнать, – бойко соврала я.

– Вы и так красивая, – заявила девушка.

Я невольно заулыбалась. Дочь Домны явно умственно недоразвита, но даже из уст такого человека приятно услышать комплимент.

– С кем ты беседуешь? – донеслось из домика.

– С соседкой, мамонька, – отозвалась Устя, поправляя низко завязанный платок.

– Сколько раз говорено, – загудела Домна, – не лезь к людям с глупой болтовней. Делом займись.

– Так усе переделано, – посмела возразить Устя.

– Здравствуйте, Танечка, – нежно проворковала Домна, появляясь на крыльце. – Как вам отдыхается? Обвыклись?

– Не совсем, – призналась я. – Воду так и не вскипятила. Печь у меня не работает.

– Не может быть! – всплеснула руками Домна. – Идите сюда, налью вам горяченького, а потом схожу погляжу, чего там у вас приключилось! Полагаю, печка исправна. Но если докука какая произошла, не волнуйтесь, Антон исправит, он у нас на все руки мастер. Устя, не стой коровой, зови гостью вечерять!

– Поздно уже, – спохватилась я, – вы рано спать ложитесь.

– Ничего, – сказала Домна, – кашей вас угощу. Любите гречку?

– Я готова слопать садовую скамейку, – призналась я, входя в комнату и усаживаясь на жесткую табуретку.

На столе стояли три глиняные кружки, лежало столько же деревянных ложек и громоздилась тарелка с пышными булочками, явно домашнего производства. Домна подняла домотканую занавеску, прикрывавшую полку с посудой, вытащила чистую чашку, поставила ее передо мной, посмеиваясь, подошла к печке, отодвинула железную заслонку, сунула ухват в черную дыру и ловко вытащила глиняный горшок. По избе поплыл запах каши.

Я сглотнула слюну и не сдержала любопытства:

– А где огонь?

Хозяйка опять улыбнулась:

– На месте.

– Но его не видно!

– Конечно, – кивнула Домна, – я ж за едой полезла. Дрова внизу горят, кастрюли наверх ставят.

– Куда? – разинула я рот.

Домна наклонилась и открыла еще одну заслонку, находившуюся почти у самого пола.

– Вот сюда надо поленья кидать, потом зажигать. А горшок выше устраивать.

– А я дрова в другое место положила, думала, нижняя часть – духовка.

Домна кивнула.

– Сначала всегда глупостей наделаешь, потом привыкаешь и всему учишься. Завтра покажу, как печью пользоваться. Ешьте кашу.

Я зачерпнула ложкой горку гречки, отправила в рот и воскликнула:

– Очень вкусно!

– В русской печи еда лучше всего получается, – отметила хозяйка. – А какие пироги… Устя!

– Че? – отозвалась дремавшая на лавке девушка.

– Завтра с утра тесто заведем, угостим Танечку кулебякой.

– Ладно, – прошептала дочь.

– Устинья!

– Что?

– Ты как матери отвечаешь? – насупилась Домна.

– Ой, простите, – запричитала девушка, одергивая темно-синий свитер, свисавший поверх бесформенной юбки, – я спросонья ляпнула.

– Даже во сне мать почитать надо.

– Прости, мамонька.

– Еще раз услышу такое…

– Ой, ой, виновата я! Не наказывайте, – сжалась в комок Устя, – простите, Христа ради.

– Ступай, проводи Танечку, – приказала мать, увидав, что я доела ужин.

Устя поправила свитер и поклонилась в пояс:

– Готова идтить!

– Спасибо, – я попыталась избавиться от спутницы, – сама великолепно найду дорогу.

– Устя доведет, ей полезно ноги размять, – сурово отмела мои возражения Домна. – Хороших вам снов!

– Спасибо, спокойной ночи, – кивнула я и вышла из избы.

Девушка поплелась за мной.

– Суровая у тебя мама, – сказала я, когда мы миновали пруд.

– С ребенком сиропиться нельзя, – отозвалась Устя, – только вожжи отпустишь, он обнаглеет.

– Ты уже взрослая.

– Коли незамужняя, должна мамоньку слушать, – смиренно ответила Устя, – вот свадьбу сыграем, тогда надо мной муж будет начальник.

– Устя, сколько тебе лет? – поинтересовалась я.