Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза

– Привет! – крикнула я, помахав рукой, и все-таки свалилась вниз!

Густые крапивные заросли с готовностью приняли меня в свои объятия, так что я не ушиблась, но получила обширные ожоги. Это добавило мне скорости – из крапивы я вылетела, как снаряд из жерла пушки, и остановила свой бег по пересеченной местности, лишь когда покинутое мною домовладение осталось далеко позади.

Под ногами была еле заметная тропинка, кочковатая и скользкая. В густой тени деревьев и кустов земля просыхала медленно, на глинистой почве там и сям тускло поблескивали мелкие бурые лужицы. Я подумала, что у них есть шанс пополниться: пока мы с мамулей старательно пылесосили необъятный ковер в гостиной Надин, небо затянули тучи. Похоже, небесная канцелярия планировала дождь.

Шипя и почесываясь, я ковыляла по тропе и думала о мальчике Поле. Ну и мрачная же у него была физиономия, когда он смотрел в окно! Неужто это я ему так не понравилась? Или у парнишки просто случился приступ дурного настроения? Так пошел бы в сад, понюхал цветочки, поплавал в бассейне, поиграл в теннис, зачем сидеть в четырех стенах?

– Стоп! – сказала я сама себе и действительно остановилась. – А мог ли он выйти из комнаты? Может, его в ней заперли?

Тут я вспомнила, что окно, в котором появилось сумрачное лицо Поля, затянуто проволочной сеткой, довольно мелкой, но не настолько, чтобы в нее не могли проникнуть мухи и комары. Значит, это сетка не от насекомых. Может, она заменяет собой классическую решетку в темнице узника?

– Бедный Поль! – посетовала я.

Теперь мне стали понятнее речи гадкой Надин, которая твердила Анатолю о необходимости «запереть его в специальном заведении с охраной». «Его» – это кого? Уж не Поля ли?

– Может, он псих? – я поежилась.

Что ни говори, а странный юноша Поль вполне годился на роль убийцы Нины Горчаковой!

Впрочем, моя встреча с не менее странным юношей Федором Капустиным прояснила новые обстоятельства. Похоже, зуб на горничную Нинель имелся не только у Поля! Гражданку Горчакову вполне могли ухлопать за две тысячи долларов и пригоршню бриллиантов, которые она украла, если верить гражданину Капустину.

– Но убийство, по всей видимости, совершила не капустинская банда! – рассудила я. – Если бы эта ограбленная мафия уже пристукнула Нину, ее представитель не бегал бы по деревне в поисках горничной-воровки! Он знал бы, что она уже покойница! К тому же, надо полагать, посланец Федор знал бы Горчакову в лицо или хотя бы по описанию и не принял бы за нее меня!

«А что, если было две мафии?» – с удовольствием включился в беседу мой внутренний голос.

– Тьфу на тебя! – плюнула я. – Одной мафии тебе мало?

«Смотри, как логично получается! – невозмутимо продолжил внутренний голос. – Одна мафия науськала Горчакову свистнуть у другой мафии деньги и драгоценности, а потом сама же убрала исполнительницу преступления, сваливая вину за убийство на униженную и оскорбленную мафию номер два!»

– Немного путано, но что-то в этом есть, – признала я.

«Поесть было бы неплохо, – признал внутренний голос, с готовностью сменив тему. – Ты вообще думаешь сегодня обедать или хотя бы ужинать?»

– Хороший вопрос, – признала я.

«Ты подумай над ним!» – посоветовал внутренний голос.

За разговором я не заметила, как добежала до нашей дачи. Нашла в покосившемся штакетнике подходящую дыру, пролезла во двор и первым делом пошла на кухню – шарить в шкафчиках в надежде, что поутру мы с мамулей пропустили какую-нибудь питательную захоронку. Методичный поиск дал результаты: я нашла пакет сушек, припрятанный, наверное, еще прежними владельцами дачи. Сушки были каменной твердости, но я не растерялась, взяла молоток и принялась колотить хлебобулочные изделия, как орехи. Твердые кусочки тщательно разжевывала и запивала простоквашей, в которую превратились остатки купленного у Маруси молока.

Мамуля появилась, когда я уже заканчивала свою скудную трапезу. То есть сушки в пакете еще оставались, но у меня рука устала орудовать тяжелым молотком.

– Будешь простоквашу с баранками? – спросила я родительницу, которая имела утомленный вид.

– Нет, меня покормили обедом с прочей прислугой, – ответила маменька, воротя нос от ископаемых сушек.

– И как? – спросила я, интересуясь меню.

Однако мамуля поняла меня по-своему.

– Нормально, кое-что интересное в застольной беседе узнала, – похвасталась она. – Например, про твоего Паху. Оказывается, это уменьшительное имя!

Мамуля обессиленно рухнула в гамак.

– И как же этого Паху величают полностью? – спросила я, пересев с крыльца на стульчик вблизи веревочного ложа. – Павел? Или, может, Пахом?

– О, нет, не Пахом, гораздо сложнее, – покачала головой мамуля. – Как его там? Погоди…

Она беспокойно заворочалась, гамак затрясся, ветки дерева протестующе заскрипели.

– Черт, я же старалась запомнить! – досадовала мамуля.

– По ассоциации? – предположила я.

Есть у нашей дорогой писательницы такая занятная привычка – запоминать новые трудные слова по ассоциации с более простыми и привычными. Непростое имя одной моей школьной учительницы – Фазета Юнусовна – она запомнила по сходству звучания со словом «газета». Фазета – газета, очень просто! Только потом маменька всякий раз мучительно вспоминала, какое именно печатное издание должно быть взято за первооснову. Книга? Листовка? Прокламация? Она призналась, что однажды чуть не назвала учительницу Брошюрой Юнусовной! Та была милой женщиной, и я рада, что она так и не узнала, почему при встрече с ней мамуля становилась необычно молчалива и задумчива.

– Точно, по ассоциации! – подтвердила мою догадку родительница. – Сейчас вспомню, погоди минутку…

Я недоверчиво хмыкнула, подозревая, что знание того, как зовут-величают таинственного Паху, дастся мне нелегко.

– Точно помню, вначале было короткое имя – Паха, – бормотала мамуля. – А что же дальше? Это член…

– Чего? – я подпрыгнула на стульчике.

Мамуля покраснела и, смущаясь, повторила:

– Член.

– Как член парламента? – уточнила я.

– Нет, как член организма!

– Недурные у тебя ассоциации, – ехидно заметила я. – Знал бы папуля, о чем ты думаешь!

– Не компрометируй меня, – обиделась она. – Я просто нашла созвучие. «Паха – это член ящера» – что-то вроде этого.

– Чей, чей член? – удивилась я.

– Не парламента! – съязвила мамуля. – Ящера, я точно помню!

Я озадаченно смотрела на нее.

– Он что, индеец?

– Почему – индеец?

– Звучит, как индейское имя! – объяснила я. – «Чингачгук – большой змей», «Верная рука – друг индейца», «Паха – член ящера»!

– Индеец? – мамуля почесала макушку. – Вряд ли. Я точно помню, что все слова были на европейских языках.