Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза

– Нет, мы пойдем другим путем!

Другой путь пролегал через лопухи и крапиву, которые высокими темными волнами накатывали на забор со стороны леса. Разгребая лопухи, Федор проплыл вдоль ограды, свернул за угол и нашел неотъемлемый элемент любого старого дощатого забора – аккуратную лазейку.

Этот пролом привел его прямо к двери постройки, которую Федя, мало сведущий в деревенской архитектуре, принял за закрытую веранду. На самом деле это была летняя кухня, пристроенная к дому и совмещающаяся с жилыми помещениями посредством внутренней двери.

Впрочем, эти подробности его не интересовали. С удовольствием отметив, что дверь гостеприимно приоткрыта, он просунул руку в щель у косяка, потянул дверь на себя и заглянул в помещение.

Розовый утренний свет, процеженный сквозь ситцевую оконную занавеску, косым ромбом падал на раскладушку, стоящую посреди комнаты. Федя всмотрелся в женское лицо на подушке, удовлетворенно кивнул, зловеще усмехнулся, шагнул в помещение и поморщился: стук каблуков его цивильной обуви по голому дощатому полу слышался барабанным боем.

Федор подумал секунду и снял туфли. Разутый, он совершенно бесшумно двинулся к раскладушке, на которой тихо спала та самая красотка-королевна.

Федин взгляд был прикован к лицу девушки. Под ноги он не смотрел, а зря, потому что там были заряженные и готовые к бою мышеловки, общим числом – шесть. Ему еще повезло, что он угодил в мышиный капкан одной лишь правой ногой!

– Что за?.. – вякнул Федор, ощутив под ногой неуютный металлический костяк мышеловной конструкции.

В следующий миг капкан захлопнулся, и правая стопа незваного ночного гостя оказалась в стальном плену.

– Ё-о-о! – болезненно выдохнул Капустин.

Он тут же зажал себе рот, чтобы криком не разбудить весь дом, но было уже поздно: девица на раскладушке беспокойно зашевелилась и села. Открыть глаза она еще не успела, и Федор не собирался дожидаться этого момента. Подлая мышеловка кардинально изменила ситуацию, эффект неожиданности пропал, и теперь перевес сил был не на стороне травмированного Феди. Он понял, что надо отступить, пока не поздно, и повторить попытку неожиданного контакта в другое время в другом месте. Лучше всего там, где не будет никаких мышеловок.

Капкан оказался цепким, как аллигатор, стряхнуть его никак не получалось, а снимать, с усилием разжимая стальные челюсти, было некогда. К счастью, конструкция была достаточно легкой, так что Федор свободно мог унести ее с собой. Правда, отступать в связи с этим пришлось, по большей части, на одной ноге. К тому же, угодив в мышеловку, Федя от боли завертелся на месте волчком и в результате совершенно дезориентировался. Он перепутал двери и рванул в ту, которая соединяла кухню с домом.

Оказавшись в соседнем помещении, Капустин сразу понял свою ошибку, но возвращаться было уже поздно, позади под телом пробудившейся красотки-королевны сердито и недоуменно скрипела раскладушка.

В комнате, куда попал сбившийся с курса Федор, тоже стояла кровать, и на ней тоже кто-то спал. Краем налитого слезами глаза он глянул на бугрящееся одеяло и проскакал в очередную дверь.

За ней было подобие прихожей. На полу, покрытом примитивным тряпичным ковриком, рядком стояли разномастные башмаки. Федя увидел крепкий стальной рожок для обуви и схватил его, как Иван-царевич – меч-кладенец. Размахивать своим оружием он, впрочем, не стал, ограничился тем, что успешно разжал с его помощью челюсти мышеловки. Федя зашвырнул капкан в одну сторону, рожок – в другую, распахнул наружную дверь и с крылечка в три ступеньки обрушился во двор.

Спасительная лазейка в заборе была где-то с другой стороны дома. Федя примерно прикинул, куда бежать, и захромал в конец двора.

Шумы, которые невольно произвел попавший в мышеловку Капустин, разбудили Бориса Акимыча, отставного полковника и действующего главу семьи Кузнецовых.

Он сел в постели и успел увидеть в прихожей отступающего Федю, но спросонья не признал в нем чужака. Темный силуэт, нарисованный на розовом фоне неба в рамке дверного проема, исчез с глаз Бориса Акимыча слишком быстро. По характерной кособокости фигуры он принял травмированного мышеловкой Федора за другую хромоножку – собственную супругу Варвару Петровну.

Ту же ошибку совершил и Зяма, счастливой сарделькой покачивающийся в гамаке. Открыв один глаз, он сквозь ячейку редкой сетки увидел некую темную личность, ковыляющую по двору с необыкновенной поспешностью, сонно пробормотал:

– Мамуля! – и снова захрапел.

Тем временем мамуля, она же Варвара Петровна, или Бася, мирно посапывала рядом с мужем на широкой кровати, накрывшись с головой. Стеганое лоскутное одеяло, сшитое бабушкой, свободно могло укрыть под собой семейство гиппопотамов. Гораздо более мелкая, чем среднестатистический бегемот, Варвара Петровна уместилась в одной крутой складке и была совершенно неразличима. Обнаружить ее можно было только путем вдумчивых раскопок.

Борис Акимыч археологических поисков в постели не проводил. Не усомнившись в том, что во двор удалилась именно его любимая Басенька, он сокрушенно подумал, что экспериментальный «Завтрак спасателя» не пришелся ей по нутру. Вероятно, батон, фаршированный ветчиной и горошком, оказался слишком жирной и тяжелой пищей для ослабленного постом желудка Варвары Петровны.

– Диарея, дружок? – сочувственно пробормотал Борис Акимыч.

Он слез с кровати и, на ходу продирая глаза, направился в кухню. В отсутствие аптечки, которая осталась в машине, которая в свою очередь осталась на шоссе у лесополосы, Борис Акимыч мог предложить приболевшей супруге только народное средство для борьбы с кишечным расстройством. Это был старый бабушкин рецепт, действенность которого кулинар-экспериментатор вынужденно проверял неоднократно: столовая ложка картофельного крахмала на стакан холодной кипяченой воды, все тщательно перемешать и выпить залпом.

Вода – не кипяченая, но чистая, питьевая, была в кухне – большая пластиковая бутыль с краником. Где-то там, в шкафчиках, должен был найтись и крахмал.

Борис Акимыч босиком прошлепал в кухню и с некоторым удивлением увидел там раскладушку, которой с ночи в помещении не было. На ней, кренясь, как падающая Пизанская башня, дождавшаяся наконец своего звездного часа, сидела дочь Индия.

– И ты тут, девочка? – удивился он.

– Доброе утро, папочка! – хлопнув ресницами, уже в падении промямлила девочка.

Она боком свалилась на подушку и тут же засвистела носом, как закипающий чайник.

– Спи, детка, спи, рано еще! – сказал на это заботливый папуля и посмотрел в окно, за которым кумачовым полотнищем плескался рассвет.