Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза

Столпившись у калитки, мы всматривались в поблекший и поредевший туман.

– Максик… – жалостливо пробормотала мамуля, закусывая губу.

– Да погоди ты реветь! – одернула ее я.

Сизое марево таяло, открывая нашим взорам дачный двор, точно театральную сцену, – медленно и интригующе. Сначала стали видны наиболее крупные объекты – дом, надворные постройки, старые ветвистые деревья – почему-то белые, словно в густом инее. Потом сквозь дымную мглу проступили разноцветные огни новогодних гирлянд и грязно-белые сугробы.

– Это что – снег?! – изумилась я.

– Нет, это бабушкины простыни, – ответила мамуля, сосредоточенно вглядываясь в кисельную муть.

– Вы что, собирались спать в саду?! – продолжала удивляться я.

– Да нет же, мы там работали! – обиженно ответила она.

– Это что же за работа такая – на простынях?! – не поверила я.

– Съемки! – гаркнула мама.

– Съемки на простынях?!

– Порнуха, что ли? – чрезвычайно оживились «бедуины» и полезли в первый ряд зрителей, больно толкаясь локтями.

– Тихо, вы! – невежливо крикнула я. – Смотрите, смотрите…

Туман окончательно развеялся, и за последней кисейной завесой на сцене обнаружились действующие лица.

Оператор Саша, невозмутимый и сосредоточенный, стоял за камерой, а Максим Смеловский топтался у него за спиной и активно жестикулировал.

– Максик! Живой! – радостно вскричала мамуля.

Живой и, судя по всему, здоровый Смеловский обернулся, блеснул остекленными очами и приветственно качнул хоботом старомодного противогаза.

– Ах они, сукины дети! – нешуточно рассердился папуля. – Затейники телевизионные! Мы-то думали, у нас пожар начался, а это они дымовухи запалили!

– Сами противогазы натянули, а женщин и детей дымом травили! – возмутился Анатоль.

– Искусство требует жертв! – ехидно сказал Зяма.

– Это кто тут дети? – нешуточно обиделся Поль.

– И кто жертвы? – встревожилась мамуля.

– Бу-бу-бу! – крикнул Макс – то ли оправдываясь, то ли привлекая наше внимание. Он махал руками, как ветряная мельница, и прыгал, как макака. – Бу! Бу!

– Ну, все! Мое терпение кончилось! Сейчас я дам ему в хобот! – угрожающе молвил Анатоль, сжимая пудовые кулачищи.

Но Смеловский отвел угрозу, нависшую над его хоботом, сдернув с лица противогаз.

– Эй, народ, давайте сюда! – во всю глотку заорал он. – Тут человеку помощь нужна!

– Какому еще человеку? – удивился Поль, успевший пересчитать народ. – Вроде наши все уже нашлись!

Сообразительные экс-бедуины обменялись недоверчиво-радостными взглядами и устремились вперед по простынным сугробам с верблюжим топотом. Я проявила редкую прыть и постаралась от них не отстать.

– Вот, какой-то бедолага ухнул в яму! – неумело скрывая радость, сказал Смеловский. – Мы бы, конечно, ему и сами помогли, но не хотелось упустить редкие кадры!

– Уже можно вытаскивать, я все снял, – стянув противогаз, разрешил оператор.

– А еще говорят, снаряд не падает два раза в одну воронку! – выдохнула запыхавшаяся от быстрого бега мамуля. – А вот уже второй купальщик принимает у нас фекальную ванну!

– Пора за процедуру деньги брать! – сострил Зяма.

Из открытой – опять! – выгребной ямы доносилась ругань – такая же грязная, как ее содержимое. В вонючей массе, путаясь в продавленной клеенке и взбивая пену, ворочалось крупное тело. На его поверхности не осталось никаких белых пятен, организм купальщика был покрыт дерьмом, как конфетка шоколадом.

– Не пойму, похож или нет? – задумчиво молвил капитан Кошкин.

Он потер подбородок и громко вопросил:

– Эй, Мухин, это ты, что ли?

В ответ донеслась особо эмоциональная ругательная тирада с отчетливой положительной интонацией. Смысл следующей серии непечатных слов сводился к призыву: «Спасите-помогите!»

– Ну уж нет! – пробормотал лейтенант Суворов. – Я лично в золотари не нанимался!

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих! – поддержал товарища старший лейтенант Козлов.

– Господа, господа! – заволновалась мамуля. – Не можем же мы оставить этого человека бултыхаться в дерьме!

– Гуманистка! – ласково похвалил супругу папуля.

– Он же там плещется, как тюлень, и разбрызгивает по участку фекалии! – закончила свою мысль «гуманистка».

– А ну замри! – прикрикнул на активного купальщика капитан Кошкин.

Немногословный Анатоль сноровисто связал из несвежих простыней подобие веревки, один ее конец опустили в грязевую ванну, а за другой взялся он сам, Денис и пара лейтенантов. Невыразимо грязного Мухина вытянули из ямы и оставили обтекать на пожухлой травке.

Уже через пять минут лейтенанты и работящий Анатоль под чутким руководством капитана Кошкина поочередно качали ручку колонки, набирая во все наличные ведра и тазы воду для купания задержанного.

– Не расстраивайся, Басенька, – утешил мамулю папа. Она со страдальческим выражением лица поглядывала на Мухина, который пятнал траву густо-коричневым, как тающий на солнцепеке шоколадный заяц. – В конце концов, это не столько грязь, сколько прекрасное природное удобрение!

– Ах, как я устала от этой гадости! – капризно ныла наша великая писательница.

– А я говорила вам: эту яму сразу надо было засыпать! – напомнила я.

– Засыпать? Ни в коем случае! – поспешил сказать капитан Кошкин, услышав мои слова. – Как официальное лицо, я категорически запрещаю это делать!

– Почему же? В конце концов, это наша дача! – рассердилась мамуля. – И наш туалет!

– И дерьмо в нем наше! – подсказал следующую реплику насмешник Зяма.

– А ожерелье в дерьме чужое! – веско сказал Кошкин.

– Какое ожерелье? – спросил папуля, которого никто пока не потрудился ввести в курс дела.

– Обыкновенное, бриллиантовое, – буднично ответил капитан. – Мухин баксы в руке держал, а колье за пазухой, и при заплыве все растерял. Бумажки-то, наверное, всплывут на поверхность, а вот бриллианты еще поискать придется.

Не сговариваясь, мы все посмотрели на выгребную яму, которая в свете сказанного казалась уже не такой гадкой и вонючей.

– Бриллианты… – прошептала мамуля.

По ее лицу было понятно, что она прикидывает, а так ли уж вредны фекальные ванны?

– Раствор бриллиантовой зелени! – хмыкнула я, поглядев на выгребную яму, содержащую в себе доллары и драгоценности.

– При чем тут зеленка? – хмуро спросил Кошкин.

– Зеленка ни при чем, – согласилась я.

– Зеленка – средство первой необходимости, – зачем-то сообщил мне он.

– А баксы и бриллианты – средство первой неотразимости! – сострил Зяма.

Некоторые из нас засмеялись, хотя на самом деле весело было не всем. От водоразборной колонки доносился тоскливый собачий скулеж. Голый и босый задержанный Мухин перед транспортировкой в милицейском автомобиле принимал холодный душ по методу Иванова.