Елена Логунова - Напиток мексиканских богов

– Иван Иванович, а светлое хаки – это чья форма была? – с интересом рассматривая комическую фигуру дезертира, уточнил Антон у ветерана.

– Со времени организации рейхсвера в одна тысяча девятнадцатом году униформа военнослужащих стала одинаковой для всех германских государств, – сверкнул эрудицией главный костюмер. – Цвет для нее выбрали «фельдграу» – полынного оттенка с преобладанием зеленого пигмента.

– И кто же это такой? – Рыбкин все смотрел на неопознанного дезертира.

– Дайте-ка, я взгляну! – специалист по костюмам бесцеремонно забрал у него бинокль. – Так, цвет рубашки «полынный серый», погоны чистые, без нашивок – рядовой!

Рядовой эсэсовец, сидя под стеночкой, озирался по сторонам с выражением комического недоумения на лице. Забрав у консультанта бинокль, Рыбкин снова полюбовался выразительной фигурой позорящего весь немецкий рейх рядового и испытал законное чувство гордости за мужественных «наших», ни один из которых с поля боя не драпал.

Тем временем за первым танком лихо выкатился второй. Имитируя артиллеристскую пальбу, загремели петарды, во множестве заложенные на поляне. Зрители восторженно зашумели. Басовито рявкнул вновь прибывший танк. Его холостой выстрел очень удачно совпал с развалом фашистского дзота, который вручную сумел организовать неленивый клетчатый партизан.

– Прекрасная, прекрасная режиссура! – под аплодисменты одобрительно загомонили в рядах знатоков и ценителей. – Как точно выверен хронометраж всех действий!

– И какой интересный сценарий!

На глазах у Антона, вооруженного оптическим прибором, коряги и хворост лавиной сошли на дезертира в слишком тесном для него светлом «полынном сером». Оказавшись под завалом, комический персонаж очень потешно подергал ногами и замер, вызвав одобрительный смех в рядах благодарных зрителей. Сценарий представленной исторической реконструкции в смысле ярких жанровых сценок и впрямь был необычайно богат!

Вновь загремели петарды, разбрасывая во все стороны комья земли и мелкие камни. Гравий с веселым стуком посыпался на железные каски вражеской солдатни. Получив камнем в лоб, упал как убитый щеголь в черной форме и красивой фуражке.

– А это кто? – полюбопытствовал Рыбкин.

– А это, внучек, штандартенфюрер СС, по-нашему – полковник! – важно покивал дедушка Скориков.

– Эх, «Мосфильм», «Мосфильм»! – с укором вздохнул главный костюмер. – Все-таки подсунули липу!

– Где липы? Я вижу только сосны, дубы и орешник, – дотошный Рыбкин внимательно присмотрелся к растительному фону представления.

– Липа – это черный эсэсовский мундир, – с досадой объяснил спец. – Долгие годы нашего отечественного телезрителя приучали к эсэсовцам в черных мундирах, игнорируя куда более распространенную серо-зеленую служебную форму. Ну кто бы в здравом уме и твердой памяти полез на передовую в приметном черном?!

Действительно, эсэсовский щеголь уже лежал без памяти, подтверждая здравую мысль о неуместности модных веяний на передовой и выделяясь на рыжем фоне окопной глины, как муха на тыкве. Самоотверженная девушка в грязном белом, пригибаясь, выскочила из кустов, схватила раненого артиста за воротник и уволокла в орешник.

– Технику безопасности, конечно, не вполне выдержали, – мягко укорил генералиссимуса Голипольского культурный департаментский представитель. – Но что медицинский персонал наготове, это хорошо!

– Ну как тебе, внучек? А? Героическое полотно! – подпрыгивая на скамье, по-детски радовался дедушка Скориков. – И ведь все это не выдумка, а чистая историческая правда! И я как сейчас помню: поднимаемся мы с рядовым Кокорейкиным с пустых снарядных ящиков…

– Ну, что там? – нервно покачивая ногой в щегольском ботинке, в десятый раз спросил Егор Ильич своего референта.

– Старый хрен! – сквозь зубы прошептал Сеня Васильчук, старательно удерживая на лице широкую, как Масленица, улыбку.

Депутат Колчин, засевший на диване в ВИП-зале, как гвоздь в подошве, сбивал жесткий график приема и отправки высоких гостей.

– Как зовут этого старого хрена? – злобным шепотом спросил Сеня Колю из протокола.

– Егор Ильич, – тихо ответил тот, посмотрев в бумажку, где «старый хрен» фигурировал как депутат Государственной думы Российской Федерации Е.И. Колчин.

– Уважаемый Егор Ильич! – разведя руки ладонями вверх, широко улыбающийся Сеня плавно поплыл к дивану с застрявшим на нем депутатом. – Ваш билет уже оформлен, добро пожаловать на посадочку!

– Ничего! – продолжая невнятный разговор с шефом, Алекс тоже развел руками и образовал гармоничную пару с Сеней.

Казалось, в следующий момент они синхронно сделают «топ, топ, каблучок» и начнут выкамаривать задорную плясовую.

– Ты звонил? – игнорируя танцора Сеню, спросил Егор Ильич танцора Алекса.

– Он не берет.

– Так, – произнес Егор Ильич отрывисто и громко – словно забил гвоздь в подошву.

Одновременно он поднялся с кожаного дивана.

– Ну, слава богу! – прошептал Сеня, добавляя в улыбку неподдельной радости.

– Я лечу, ты остаешься! – сказал Колчин, проходя мимо застывшего, как статуя «Пляшущий мальчик», референта. – Разбирайся!

– Приятного вам полета, уважаемый Егор Ильич! – любезно напутствовал убывающего депутата Сеня Васильчук.

– Старый хрен, – сквозь зубы прошептал Алекс.

Его реплика не была выражением каких-то особых отрицательных эмоций – так, простая констатация факта. Старый склеротический хрен Егор Ильич велел своему умному референту задержаться и окончательно разобраться с делом, которое уже оставило депутата без глупого телохранителя.

Это вполне отвечало желаниям самого Алекса.

– Очнись, гад! Смотри на меня! Не смей отключаться!

Я замахнулась, чтобы влепить вражьей морде звонкую оплеуху, но парень в клетчатой куртке перехватил мою руку и мягко сказал:

– Он уже отключился, и основательно. По-моему, тут нужны более профессиональные действия. Я видел на проселке машину «Скорой помощи». По-моему, она дежурит тут как раз на такой случай.

– Так что же вы стоите? Зовите своих профессионалов! – раздраженно вскричала я.

И когда мой добровольный соратник унесся в кусты, все-таки отвесила обморочному эсэсовцу хлесткую пощечину. Это не привело в чувство его, но помогло выразить свои чувства мне. О, как я была зла! Даже не удержалась и потыкала в черный мундирный бок пистолетом, который выпал из разжавшейся руки эсэсовца. Он на это никак не отреагировал, и я спрятала оружие в поместительный карман своих спортивных штанов. Я не изучала военное дело, но разоружить врага казалось правильным ходом.

В землянке, которую добрый малый в клетчатой куртке под моим чутким руководством и при моей же моральной поддержке развалил самым милым образом – так, что ни одна деревяшка не упала внутрь, – Раисы не оказалось. Засевших там парней в немецкой форме наша диверсионная акция не сильно удивила. Только один «фриц» негромко ругнулся по-русски, помянув недобрым словом какого-то генералиссимуса Голипольского, не удосужившегося уведомить штатный состав об участии в реконструкции народного сопротивления. Мне все сказанное показалось полным бредом: из школьного курса истории я твердо помнила, что генералиссимус имелся только в Советской армии, фамилию он носил совсем другую и немецкими пехотинцами не командовал. Под народным сопротивлением, по-видимому, подразумевался мой новый приятель в клетчатом – я не забыла, что при нашей случайной встрече в орешнике он отрекомендовался белорусским партизаном. Но об участии этого боевого беловежского товарища в какой-то реконструкции говорить не приходилось – он же ломал, а не строил!