Галина Куликова - Клубничное убийство

— Уй! — сказал вместо нее появившийся из соседнего кабинета арт‑директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственный локоть. — Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углы обобьете.

Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том, что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже. Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвал на части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно — человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и, рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди — убого мыслящие кретины со скудным воображением.

Правда, с Люсей до сих пор он был подозрительно сдержан. Возможно, просто присматривался.

Арт‑директору только что стукнуло тридцать, но выглядел он моложе благодаря буйным кудрям и пухлому ребяческому рту. Белоярова называла его человеком со скандальной внешностью. Булавки протыкали его кожу в самых неожиданных местах. В каждом ухе болталось по три колечка, а в правой ноздре застряла металлическая бусина, гипнотизировавшая собеседников. Поговаривали, что украшения у него есть даже в интимных местах, а на попе татуировка в виде сердца и розы. Впрочем, никто не хотел признаваться, что знает это доподлинно.

— А что это у вас такое? Новогодний номер? — спросил он, делая манящие движения рукой. — Дайте‑ка мне посмотреть.

Люся прижала свою ношу к груди и энергично помотала головой:

— Это для Аллы Антоновны, она меня в холле ждет.

— Чего вы жадничаете? — обиделся Свиноедов. — У вас же два экземпляра.

— Там еще фотограф, — пояснила Люся, страдая оттого, что ее заподозрили в жадности. — Ему тоже нужно.

— А! Милованов! Просто замечательно, что он пришел. С самого утра хочу с ним потолковать.

Арт‑директор оживился и двинулся по коридору вслед за Люсей. Дышал он бесшумно и ступал тихо, как кот. Под щекочущим взглядом, изучавшим ее тыл, она два раза глупо споткнулась.

Чем ближе их маленькая процессия подходила к холлу, тем отчетливее оттуда доносились голоса. Ясное дело, Милованов спорил с главным редактором. Он всегда со всеми спорил, потому что имел на все собственное ужасное мнение и отстаивал его с фанатизмом. Это был крупный мужчина с рыжей растительностью на лице и добрыми руками плотника. Худая Белоярова казалась рядом с ним девочкой.

— Наконец‑то! — воскликнула она, заметив собственную секретаршу. — Я думала, у тебя понос. Или позвонили из Кремля, и ты окаменела от неожиданности.

К Люсиным щекам прилила кровь, а сердце гулко забилось. Воспитанная доброй и справедливой бабушкой, она все никак не могла привыкнуть, что люди порой говорят обидные вещи просто так.

— Салют, — бросил Милованов и через ее плечо немедленно обратился к арт‑директору. — Костя, только не ори, я сброшу тебе фотки сегодня вечером.

— Я никогда не ору, — гордо ответил Свиноедов, наблюдая за тем, как главный редактор нервно перелистывает страницы журнала, оставив сигарету во рту и пытаясь справиться с дымом. — Орут только голодные обезьяны. А я повышаю голос. И то лишь в особых случаях. Например, когда такие морды, как ты, навязывают другим свои убогие вкусы.

— Что ты имеешь в виду? — тотчас среагировала Белоярова, вскинув голову. — Что опять у вас случилось?

— Это у всех нас случилось, — хмыкнул Свиноедов. — Обернись, Алла. И вы, Люся, обернитесь тоже, — не обошел он вниманием секретаршу, которая стояла с пылающими щеками и не знала, куда деться. — Посмотрите, что с легкой руки нашего фотогения повесили в холле. А ведь холл — это лицо офиса.

— Ну, не твое же, — немедленно ощетинился Милованов. — Кроме того, это произведение искусства. Очень современное, яркое и, допустим, немного полемичное.

— Если я не ошибаюсь, автор этого шедевра — ты, верно?

Люся сделала несколько шагов вперед, чтобы посмотреть, о чем они спорят. Предмет спора висел на стене, вставленный в массивную раму, и носил помпезное название: «Голубь, гадящий на фигуру Тритона в фонтане на площади Бокка‑делла‑Верита в Риме». Выглядело произведение искусства странно. Голубь был обозначен жирной белой линией и напоминал обведенное мелом место, на котором прежде лежал труп. Изображение фонтана вырезано из журнала и криво наклеено на лист.

— Что это? — озадаченно спросила Белоярова. Доверив создание интерьера ответственному секретарю, она перестала обращать внимание на обстановку в офисе. Картину с голубем она точно не заметила. — Откуда это?!

Если бы Люсю спросили, что в ее начальнице прежде всего обращает на себя внимание, она без колебаний ответила бы — холодные глаза. Люся восхищалась успехами Белояровой, ее деловитостью, раскованностью и женским изяществом. Но, сказать по правде, совсем не хотела, чтобы к тридцати двум годам у нее был подобный взгляд. Люди с таким взглядом вырастают из детей, не верящих в Деда Мороза.

— Это коллаж, — ответил Милованов, закипая от вида глумливой ухмылки арт‑директора. — Прекрасная вещь. Доверьтесь моему художественному чутью. В конце концов, вы разговариваете с профессионалом.

Было ясно, что за гадящего голубя он станет биться до последнего и наверняка победит. Его творческое самолюбие к настоящему моменту достигло угрожающих размеров. Поначалу, во времена становления Милованова как художника, самолюбие было маленьким червяком, точившим гранит его мужского характера. Сегодня червяк разросся до размеров древесного питона и то и дело норовил отхватить у хозяина то совесть, то разум. Ладить с ним Милованов не умел.

— Пусть висит, — неожиданно решила Белоярова. Сделала глубокую затяжку, быстро выпустила дым и посмотрела на Люсю: — Можешь идти, у тебя еще куча дел. Журналы не раздавай кому попало.

— Хорошо, — ответила та. — А кто попало — это кто?

— Кто попало — это все, кроме меня, — отрезала начальница и мотнула подбородком в сторону приемной, побуждая секретаршу двигаться.

Она явно была чем‑то расстроена и раздражена.

Хотя выглядела все равно сногсшибательно. Правда, постриженные под мальчика темные волосы топорщились на макушке, но никто не находил это забавным.

Секретарша молча развернулась и отправилась на свое рабочее место, бросив взгляд на торжествующую физиономию фотографа. Свиноедов молчал, глядя на голубя с брезгливой печалью. Было ясно, что он рассчитывал на поддержку, и теперь разочарован до глубины души.

Очутившись в коридоре, вне поля зрения начальницы, Люся позволила своим плечам поникнуть. Обидно, когда тебя пинают ни за что, ни про что. Просто потому, что ты не можешь дать отпор. Или нужно было дать отпор? В конце концов, она секретарь, а не крепостная. В этот момент до огорченной девушки донеслись слова, заставившие ее замереть на месте. Дождавшись, пока ее помощница уйдет, Белоярова понизила голос и сердито прошипела: