Галина Куликова - Рукопашная с Мендельсоном

Раздались короткие гудки. Целых пять минут телефонная линия была занята, а когда Лайма все же снова соединилась с Корнеевым, вместо его голоса услышала какие-то клокочущие неприятные звуки, лишь отдаленно напоминающие человеческую речь.

– Але, в чем дело? – крикнула она, подумав, сначала, что это проблемы связи.

– Мы захватири вашего суругу! – неожиданно сказали ей прямо в ухо.

– Кого захватили?

– Сру-гу. Ваш работник, – со страшным напряжением выдал неизвестный собеседник после небольшой паузы. – Он забиратте нашу реликувию. Пуредлагам обмену. Выполняитэ наши условия кудасай, или мы говолим ему делать сэппуку дэс!

– Кто это?! Почему надо делать сеппуку? – не поняла Лайма.

– Он сама русакажет наши уловия!

И тут же Лайма снова услышала голос Корнеева, только сдавленный:

– Лайма, это я.

– Что с тобой? – встревожилась она. – И кто это сейчас со мной разговаривал?

– Я во вражеском плену. А говорили с тобой наши самурайские друзья.

– Вот черт. Что им нужно? Я ничего не поняла – что за сеппуку такое?

– Это почти что харакири. Добровольно-принудительное вспарывание живота. Вот как раз мне это и грозит, если не вернем им дудку.

– Какую еще дудку? – Лайма лихорадочно соображала.

– Да ту самую дудку, – неожиданно закричал Корнеев, у которого, судя по всему, сдали нервы. – Помнишь, я бубен с выставки унес? Вместе с бубном я еще и дудочку с витрины прихватил. Для Ивана. Думал, если с пилой не выйдет, он на дудочке сыграет. Оказывается, эти лилипуты сюда специально за ней прибыли. Они меня как ягненка заловили прямо на улице, Лайма! Стыдно-то как… Я думал, это террористы, которых мы ищем. А они действительно якудза, ищут похищенную много лет назад реликвию. Бабка-охранница меня им описала, они и выследили.

– Так отдай им их дудку немедленно, еще не хватало, чтобы тебе живот вспороли из-за какой-то хрени! Нет, надо подстраховаться. Я сейчас схожу в номер, возьму дудку, а потом обменяю на тебя.

– В нашем номере они уже обыск делали – дудки там нет. Ее Иван взял на работу, хотел немного поупражняться, вспомнить армейскую юность. Ночью им там в институте скучно.

– А им ты что сказал?

– Я им много чего сказал. Но все не по делу. Уговорил позвонить тебе. Так что давай, командир, выручай, а то – сеппука!

От досады Лайма топнула ногой. Фестиваль завершается. Возможно, именно сегодня произойдет что-то серьезное, а Корнеев по глупости попал в переделку. Однако делать было нечего, приходилось выручать его из беды.

Обмен благополучно состоялся на уже знакомом пустыре за рекой. Японцы, получив свою раритетную дудочку, тут же упаковали ее в бархатный футляр и, сверкая фальшивыми улыбками, убрались восвояси.

– Быстро ты обернулась, – радовался Корнеев, садясь в машину. – И как эта бабка меня запомнила?

– Чего тут запоминать – высокий, молодой, с усиками. Она хоть и старая, но женщина, всегда красивого мужчину запомнит.

– О! Первый комплимент, который ты мне сделала за все годы нашего знакомства. Но японцы проявили завидную оперативность – отыскать в городе неизвестного по таким приметам.

– Ничего сложного – они искали музыкального мастера, справедливо полагая, что он рано или поздно появится в Летнем театре. К тому же они нас хорошо запомнили.

– Особенно тебя, – ехидно вставил Корнеев.

– Беспалый тогда был здорово раздражен. Увидели тебя снова, кое-что сопоставили – восточная проницательность, как ни крути. Ладно, с этим понятно. А что за история с дудкой, ты что-нибудь понял?

– Конечно. Они ведь только по-русски плохо говорят, по-английски гораздо лучше. Знаешь, что они мне рассказали? После Второй мировой войны, когда армия США оккупировала Японию, один американский офицер, будучи в увольнительной, вместе с боевыми товарищами разгромил бар, принадлежавший местному клану якудзы. Перед уходом бравые янки набрали себе «сувениров на память». Сам офицер прихватил диковинного вида дудочку, которую отнял у хозяина заведения.

Он увез трофей на родную ферму в Колорадо, не зная, что похитил фамильную реликвию японских мафиози. Дудочка некогда принадлежала легендарному буддийскому наставнику Аясэгаве Иккаку, и под ее звуки медитировало не одно поколение якудзы.

Используя свои обширные связи, японцы выяснили, кем был коварный похититель, но след его затерялся на просторах американского Запада. Прошли десятилетия, но злопамятные якудза не забыли нанесенного оскорбления. И вот из-за океана в Японию дошло сообщение от тех членов клана, что обосновались в Штатах, – инструмент наконец нашелся. Один из потомков того драчливого офицера стал музыкантом и приехал на фестиваль народной музыки, прихватив с собой эту самую дудочку. Тогда клан отправил туда под видом ансамбля дудочников своих бойцов, чтобы вернуть украденное полвека назад.

Легкомысленный американец, ни о чем не подозревая, предоставил дудочку оргкомитету фестиваля для организации выставки народных инструментов. Японцы рассчитывали безо всякого скандала незаметно стащить ее со стенда, подменив копией, и вернуться домой. Американец подмену вряд ли заметил бы – оригинал можно было отличить только по маленькому иероглифу мастера на внутренней стороне инструмента. Но я их случайно опередил, – закончил рассказ Корнеев. – Правда, напоминает старинную легенду? Японцы попросили меня поменять дудки и вернуть им настоящую.

– И ты согласился?

– Ну, во-первых, они вели себя по-джентельменски и даже меня не били. Во-вторых, надо же как-то компенсировать им моральный ущерб. И в-третьих, мне же все равно бубен возвращать надо, так почему бы немного не облегчить этим якудза их нелегкую мафиозную долю?

Через полчаса в пустынное фойе Летнего театра вошел молодой человек с пижонскими усиками. На его губах играла сонная улыбка, под мышкой он держал большой круглый сверток.

– Здравствуйте, я мастер по ремонту бубнов и дудок, возвращаю инструменты из починки, – доложился он бабушке-вахтерше. – Расписочку мою пожалуйте обратно.

Пока старушка возилась с папками, отыскивая этот нахальный документ, Корнеев положил на свое законное место бубен, затем подошел к стенду со старинными духовыми инструментами, аккуратно вытащил полученную от японцев дудочку – точную копию их фамильной реликвии – и водрузив ее на пустующее место, довольный, отправился к поджидавшей его у входа машине.

Лайма и Корнеев успели встретить Мельченко возле поликлиники и проводили его до института. Когда он направился к проходной, они вышли из машины и укрылись под раскидистым деревом на краю стоянки. Прохладный ветерок без устали заигрывал с ними, и Лайма начала поеживаться. Ученый выглядел обычно: по сторонам не озирался, не втягивал голову в плечи и, кажется, ничего не опасался.