Галина Куликова - Если вы не влюблены

Наумкин наконец сообразил, что ночные гости прибыли, скорее всего, с просьбой подсобить с чем-то антикварным. Или – оценить уже купленный подарок. С точки зрения его пригодности для вручения столь статусной даме.

– Да, да, и что? – поторопил Борис Леонидович, которому страшно хотелось спать.

– Деньги у нас есть, – закончил нехитрую мысль Сергей и замолчал.

Поняв, что нужно придавать разговору конструктивный характер, Наумкин решительно поинтересовался:

– От меня что нужно? Найти подарок? Или оценить то, что уже есть?

– Ничего оценивать не надо, – рубанул рукой воздух Сергей. – У нас другое на уме.

– Ну, и что же это такое? – насторожился Борис Леонидович.

– Позавчера Валентина Васильевна приезжала поздравлять нашего знаменитого писателя Аристарха Заречного с вручением ему какой-то там премии, – начал объяснять Сергей, и у Наумкина внутри все противно похолодело. Услышав имя Заречного, он весь подобрался в предчувствии неприятностей и не ошибся.

Все оказалось очень просто. Романчикова приехала с поздравлениями к Аристарху Заречному. После чая писатель повел свою гостью осматривать оранжерею, а потом стал хвастаться своими коллекциями книг и икон. Валентина Васильевна высказалась в том смысле, что у нее тоже есть неплохая коллекция, но только она собирает исключительно рисунки. Карандашом, тушью, всякие акварели. Писатель встрепенулся и тут же притащил откуда-то огромный альбом. В альбоме было много разных картинок, но Заречный сразу же открыл страницу, на которой красовались два невиданной красоты рисунка с изображением цветов. Романчикова была в полном восторге и тут же попросила Заречного продать ей их в коллекцию. За любую цену. Писатель категорически отказался, оправдываясь тем, что купил их совсем недавно и сам еще не успел как следует насладиться своим приобретением. Романчикова невероятно расстроилась, и тогда в дело вступили ее помощники. Они взяли писателя в оборот, и тот, немало перетрусив, намекнул, что стоит обратиться к Наумкину – у того, вполне возможно, есть как раз то, что им надо.

«Вот же сволочь! – разозлился Борис Леонидович. – Наводчик! Да, зря я понадеялся на его порядочность. Такого маху дал! И что же мне теперь делать?»

Наумкин попробовал было отнекиваться, но, поймав тяжелый и неприветливый взгляд молчаливого Паши, сдался. Он сразу же понял, что шуток эти ребята не понимают, а посему лучше с ними и не связываться.

– Вы, пожалуйста, нас поймите, – попытался немного сгладить ситуацию Сергей. – Такой случай удачный. Вы бы нас очень выручили. И деньги мы вам хорошие предлагаем. Это же, как я понял, парный рисунок? То есть всего два рисунка? Значит, за все получите пятьдесят тысяч. И к тому же полную защиту любых ваших интересов в случае возникновения конфликтных ситуаций. Пожизненно. Паша, я все правильно сказал?

Паша утвердительно кивнул головой, встал и направился к двери.

– Куда это он? – насторожился Наумкин.

– В машину пошел, за деньгами. Эти ребята – люди слова. Сказали заплатят – значит все. И деньги при себе.

– А если бы я отказался? – на всякий случай спросил Борис Леонидович.

– Это было бы ошибкой, – коротко бросил Сергей.

Недолгую сделку Паша завершил столь мощным рукопожатием, что едва не раздавил Наумкину пальцы.

– Ты не обижайся, нужное дело сделали. Надеюсь, картинки стоят таких денег.

До утра Борис Леонидович пил успокоительное, проклиная Аристарха Заречного, город Перегудов и всю его администрацию.

Борис Леонидович страшно переживал потерю второй пары рисунков. Если первая сделка была добровольной, потому что позволила ему решить проблему с жильем, то второй случай был чистой воды вымогательством, и это сводило Бориса Леонидовича с ума. Теперь он беспрестанно задавался одним и тем же вопросом: что же именно он продал Заречному, а после и этим отмороженным советникам и поклонникам мэра? Старые итальянцы… А вдруг это кто-то из знаменитых мастеров? Какой-нибудь неизвестный шедевр?

Проведя несколько дней в метаниях, Наумкин решил, наконец, остановиться и спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Последние события отняли у него слишком много сил и нервов. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Теперь надо было восстановиться, а заодно решить, что делать дальше. Все-таки два рисунка у него пока что остались.

Единственной и главной задачей по-прежнему оставалось установление их автора. Интуиция подсказывала – надо искать, причем искать быстро. Пока еще не поздно, пока два маленьких шедевра еще принадлежат ему.

И Наумкин переквалифицировался в сыщика-любителя. Начал он с того, что проштудировал всю доступную ему справочную литературу по живописи. Однако ресурсы библиотек города и местных частных собраний быстро иссякли. Тогда он решил взять внеочередной отпуск и поехать в Питер, а потом, если потребуется, в Москву – искать следы рисунков в специализированных книгохранилищах и архивах. Еще он надеялся по возможности получить консультацию у кого-нибудь из крупных столичных специалистов. Со всеми, разумеется, необходимыми предосторожностями. Для этого Наумкин заранее запасся фотографиями, которые собственноручно сделал с рисунков, запечатлев также крупным планом и отдельные их фрагменты.

Иван Никодимович Пыреев, директор музея, очень не хотел отпускать ценного сотрудника в самый разгар туристического сезона – водить экскурсии и без того особо было некому. Но Наумкин проявил в этом деле непоколебимую твердость, сославшись на то, что со здоровьем в последнее время совсем плохо и что необходимо срочное обследование в одной из столичных клиник. Пыреев сдался, и Борис Леонидович тут же отбыл в северную столицу.

В Питере Наумкин задержался на неделю, к концу которой совершенно обалдел от гигантского объема дополнительных знаний, приобретенных им в бесчисленных городских библиотеках и музеях. К несчастью, вся полученная им информация оказалась совершенно бесполезной и ни на шаг не приблизила его к разгадке тайны рисунков.

Тогда Наумкин двинулся в Москву. Но и здесь поиски вскоре зашли в тупик. Борис Леонидович проштудировал, кажется, почти всю существующую в стране литературу о западноевропейском рисунке 14–18 веков, или, во всяком случае, большую ее часть. Горизонты его искусствоведческих познаний расширились чрезвычайно. Сейчас он мог бы свободно читать студентам лекции об истории рисунка, развитии графических приемов, разнообразии и выразительных возможностях различных техник рисунка, о приверженности отдельных эпох и периодов к определенным технологическим рецептам.

Теперь он мог квалифицированно порассуждать об особенностях развития рисунка в разные периоды итальянского Возрождения, в частности, почему во второй половине кватроченто их заметно меньше, чем в начале чинквеченто. Мог профессионально посетовать на то, что слишком мало работ сохранилось от первой половины кватроченто и треченто и много интересного рассказать о венецианской школе и флорентийском маньеризме, о графическом наследии великих Микеланджело и Рафаэля. О чудесных рисунках менее известных неискушенной публике мастеров, таких как Пизанелло, Андреа дель Сарто, Франческо Граначчи…