Маргарита Южина - Три часа соблазна

– А ее не было... – поднял Максим мокрое лицо.

– Ее машина какая-то увезла, – высунулась голова первого мальчонки. – Темная такая.

Люся повернулась к побледневшему Таракашину и блестя глазами продиктовала:

– Виктор, надо срочно звонить Павлу. Прямо срочно! И еще...

– Люся... Люся, я понял... – мотнул головой тот и от старания облизал вмиг пересохшие губы. – Ты... Ты не беспокойся. Я все правильно сделаю. Я правда... я сейчас же... Максим! Хорош ныть, быстро звони в ветеринарку!! Номер... Звони по ноль девять, там скажут. Скажи, что за деньги, а то времени терять нельзя. Скажи, мы заплатим, у меня деньги есть, мне ж пенсию дали... Так... Где тут номер Пашкин...

Впервые в жизни у Таракашина внутри шевельнулась ответственность за эту маленькую женщину, и он теперь старался вовсю. Хотя нет, он не старался, он просто ДЕЛАЛ то, что сделал бы обыкновенный, настоящий мужик.

Только Люся этого не видела. Она ничего не видела, кроме такого родного, и непривычно-неподвижного мохнатого друга. А еще... щемило сердце за Василису. Уж кто, как не Люся, понимала: теперь ее самый близкий человек в смертельной опасности.

– Финли, отойди... – пробормотала она сквозь зубы. – Финичка, не трогай его... он тебя не слышит.

Василиса очнулась в загородном доме... на медвежьей шкуре. Она сразу поняла, что этот дом за городом, потому что в окошко хлестала большая ветка ели, и вдалеке виделась кромка леса.

Очнулась и вспомнила все сразу. Зажгло в горле, ком не давал дышать, и еще... сильно болела левая рука, все же, скотина, сильно постарался.

– Очухалась, – раздался незнакомый голос.

Говорила красивая молодая женщина, это она вела ту треклятую машину. Женщина сидела в большом кресле и нервно курила тонкую длинную сигарету. Пепел стряхивала прямо на пол.

Вообще, как успела заметить Василиса, дом был хоть и богатый, но почти пустой. Кресло и полукруглый, большой диван посреди просторной комнаты, и больше ничего. Скорее всего, хозяева либо только что купили особняк, либо уже продавали.

– Ну! Так что же узнал твой сынок?! – спросила женщина, подрагивая ноздрями.

– А-а, так вон из-за чего вы меня вылавливали? – горько усмехнулась Василиса. – Из-за этого и Малыша убили... да только разве вам это поможет? А я все думала...

– Много говоришь! – рявкнул мужик и шлепнул Василису по лицу.

Голова дернулась, потекло с губы что-то теплое, соленое... кровь, что ли? Василисе было все равно. Тупое равнодушие и боль... сильная, ноющая боль в руке, изнутри откуда-то...

А со стены, с огромного портрета в полстены на нее смотрел и хищно скалился неизвестный мужчина, фотографию которого она стащила у Ирины Дубининцевой. И все сложилось... не хватало деталей, но они уже большой роли не играли.

– Стало быть... дядя Женя... – пробормотала себе под нос Василиса.

– А ты уже знаешь, да? Твой сынок вынюхал? – пыталась держаться спокойно незнакомка, но грудь ходила ходуном, а тонкие пальцы с длинной сигаретой дрожали.

– Почему сынок... я сама... да чего тут думать, все и так ясно... – тихо и спокойно проговорила Василиса. – Непонятно только одно: зачем... зачем вы собаку убили?

– О! Помешанная! – брезгливо поморщилась молодая красавица. – А больше тебя уже ничего не интересует?

– Только одно...

– Надо же! Только одно! А остальное вроде как ты все знаешь.

– Знаю, – подползла ближе к стене Василиса и откинула голову немного назад, чтобы кровь не слишком капала.

– Ну и что ты знаешь?

– Только не пойму – ты кто? Дарина или Любаша? – не слушая ее говорила Василиса.

– Ха-ха! Вот дурочка. – весело рассмеялась неизвестная. – Да я Любовь Да́рина понятно! У меня фамилия такая – Дарина! Это меня Дари́ной в школе прозвали, потому что учительница недалекая попалась и мою фамилию неправильно прочитала. Не туда ударение поставила. А все и рады, идиоты, подхватили. Дарина – дурина... А мне все равно. Даже и лучше. Моя мать... она у меня всю жизнь из себя артистку великую корчила, а сама была мазилой! Гримершей затрапезной. Даже фамилию себе где-то выбрала – Дарина! Дебилизм... Ну и чего ты знаешь?

– А чего тут знать... – медленно говорила Василиса. – Дружила с Игорем Дубининцевым, потом на тебя запал его отец, он, похоже, после аварии свихнулся... тебе стало хреново одной в таком положении, ты притащила к нему и Раису. С ней он дальше пошел – начал... хрен его знает. Может, он начал кассеты порнографические мастерить... Потом... наверное, его жена что-то поняла, может, просто догадалась... ее убили. Дубининцев с кассет поднялся, завел более безопасное дело... А потом... ты немножко окрепла и... убила своего мучителя. Дубининцева старшего. А с младшим... ну судя по всему, ты здесь была хозяйкой, поэтому... вы с ним вместе жили. Он, наверное, тоже о чем-то прознал, например, о твоей неверности... женился на другой... Не по любви, конечно, Ирина тебе в подметки не годится, а ты и его убила. Чего думать-то?

Женщина вертела в руках уже новую сигарету, но на лице ее была явная досада.

– Фи... – дернула она голым плечиком. – Как-то у тебя все скучно. А где полет? Где фантазия? Работа мысли? Моя жизнь – это ж... это ж золотая цепочка романтических приключений.

– Грязная у тебя цепочка, а не золотая... тухлая. Мертвечиной воняет...

– Люб, мне ее еще раз шарахнуть? – спросил верзила.

– Да уйди ты вообще! – раздраженно вскинулась Любовь Дарина. – Ты ей уже итак все мозги отбил, она несет всякую чушь! Выйди.

Парень подчинился беспрекословно.

– Не догоняешь ты, – снова обратилась к Василисе Дарина. – Ну что это – «дружила с Игорем. Потом на тебя запал отец». Бред больного попугая! Здесь все не так было...

Дарина подобрала ноги на кресло, закатила большие, как у оленя, глаза и певуче, будто сказку, начала рассказывать:

– Жила —была маленькая красивая девочка... Это я про себя. Жила я... вдвоем с матерью мы жили. И никого у меня больше не было – ни бабушек никаких, ни дедушек, ни сестер, ни братьев. И казалось бы, две женщины – большая и маленькая, должны были жить в дружбе, любви, в заботе друг о друге... Но... Моя мать с чего-то придумала, что она грандиозный талант, и должна всецело принадлежать театру. Она и принадлежала, а... а маленькая женщина, то есть я, оставалась заброшена. И никому на свете была не нужна. Я ела, что находила в холодильнике, играла, как хотела, а гуляла до скольки влезет. Мне так горько было, когда всех моих друзей звали домой, а я... оставалась одна во дворе. Дома меня ждала только пустая, черная комната. Я боялась темноты. Очень. Но почти каждую ночь засыпала одна. Матери не было, она отдавалась театру. И не только ему.

– У Раисы и этого не было. Она ела через день, – напомнила Василиса.

– Да какое мне дело до Раисы! – воскликнула Дарина. – Она тупая утка. Ей еще ужасно повезло, что на ее пути встретился Дубининцев!