Елена Логунова - Снегурка быстрой заморозки

Впрочем, это почти ничего не изменило: дом был темен и не подавал признаков жизни, на крики Марика по-прежнему никто не отзывался. Тогда юноша отыскал окно с открытой форточкой и через него забрался в дом.

– Запасной ключ от двери черного хода я потом нашел на гвоздике в кладовке, – сказал мне Марик. – Проникать в дом сразу стало легче, хотя я до сих пор прыгаю во двор через забор.

Я наморщила лоб:

– Разве на том же гвоздике нет ключа от калитки? Есть? Так почему же ты его не взял?

– Так ведь он желтый! – воскликнул Марик, посмотрев на меня так, словно я сказала какую-то непристойность.

– Ну и что?

– А то, что брелок у меня серебряный!

Я немного подумала, недоверчиво посмотрела на парня:

– Ты хочешь сказать, что отказался от ключа только потому, что он не сочетается по цвету с твоим брелочком?!

Марик независимо шмыгнул носом.

– Ну, ты, блин, дизайнер! – неодобрительно резюмировала я. – Ладно, завтра закажем для тебя дубликат ключа из белого металла.

Тут я подумала, что нужно как-то объяснить юноше отсутствие в доме хозяев и присутствие посторонней тетки,то есть меня.

– Ирка с Моржиком уехали в отпуск, – соврала я, решив не пугать нежное создание рассказом о событиях последнего времени. – У них есть домик в горах, в диком краю без телефона и электричества, вот туда они и отправились отдыхать от цивилизации с ее сомнительными благами. Моржик как раз недавно из твоей любимой Голландии вернулся, должно быть, наелся там развитого капитализма, и потянуло его назад, к природе...

Я подумала, что мой рассказ не сильно искажает действительность: не знаю, куда подевался Моржик, может, в самом деле отправился в горы, а Ирка уж точно сейчас живет в первобытных условиях, сливаясь с природой необитаемого речного острова!

– А меня хозяева по-дружески попросили за домом смотреть и о собаке заботиться, – закончила я. —Так что до возвращения хозяев будем мы с тобой жить вместе. В смысле, в одном доме! Комнат в особняке достаточно, спальных мест тоже, так что нам нет необходимости делить эту кровать.

Кивком я указала на постель, занятую Мариком. Юноша покраснел.

– Так и быть, ты спи здесь, а я переберусь в библиотеку, – разрешила я. – Спокойной ночи! Веди себя хорошо, следи за порядком.

Честно говоря, последняя фраза имела своей целью переложить на Марика ответственность за истребление лужи, которая, я видела, натекла на пол под окном!

Коварно усмехаясь, я прихватила свои одежки, ушла в библиотеку и снова, как прошлой ночью, улеглась на упругий диван. Гроза закончилась, и ничто не помешало мне спокойно уснуть.

Сереня Пушкин провел ночь просто ужасно. Рыжий громила, сцапавший его на площади поэта-однофамильца, затолкал пленника в машину и навалился на него, не давая поднять голову. В результате Сереня даже не догадывался, куда его везут.

Машина долго петляла, потом скакала по кочкам и наконец остановилась. Рыжий выдернул Сереню из салона, бесцеремонно обыскал его и, не найдя того, чего хотел, принялся злобно материться.

Сереня мелко дрожал. Густой запах влажной земли и буйной зелени, а также отфильтрованная от городских шумов тишина напугали Сереню сильнее, чем вся ругань Рыжего. С ужасом увидел он в руках своего похитителя большой черный пистолет! Лишь когда Рыжий затащил пленника в огромную бетонную трубу, приковал его наручниками к выступающему из бетона железному «ушку» и ушел, Сереня начал дышать размеренно.

Часа через два он уже почти жалел об уходе своего тюремщика. Разразилась гроза, и в трубу, лежащую под углом, нижним концом в канаве, хлынули сточные воды. Липкое месиво из превратившейся в грязь земли, древесного мусора и листьев обтекало несчастного Сереню, который в панике дергал кольца наручников. Самым слабым звеном связки оказалось запястье пленника, Сереня разбил руку в кровь, но наручники тоже не выдержали. Освободившись от «колец», пленник, как с горки аквапарка, скатился на спине вниз по трубе, с головой ухнул в канаву с водой, вынырнул, вылез на бережок и огляделся.

За темными силуэтами могучих деревьев серело предрассветное небо. С веток капало, но гроза закончилась. Сереня потопал вперед, целясь в просвет между дубами, и оказался на набережной. Сориентировавшись, беглый узник смекнул, в какой стороне находится выход из старого парка, и побрел по набережной в сторону жилого квартала.

Сладкая парочка, студенты Лесик и Верочка, укрылись от непогоды в полуразрушенной беседке. Спешить им было некуда, нечеловечески вредная вахтерша общежития, в котором квартировали студенты, открывала двери для загулявших жильцов ровно в семь часов утра.

– Ой, боюсь! – вскрикивала Верочка при каждом громовом раскате.

Испуганная барышня всем своим аппетитным юным телом прижималась к мужественному Лесику, и юноша мысленно заклинал грозу продолжаться как можно дольше. Успокаивая Верочку, он ее гладил, обнимал и целовал. Податливость девушки была пропорциональна разгулу стихий. Коварный Лесик мечтал, чтобы разразился шквал, с неба посыпался крупный град, а на берег с реки вышел смерч. К несчастью, гроза стихла так же быстро, как началась. Не желая выпускать из рук теплое трепещущее тело Верочки, Лесик решил напугать ее чем-нибудь другим.

– Скоро рассвет, пора домой, – сказала Верочка, начиная смущенно ерзать на Лесиковых коленках.

– Только не на рассвете! – притворно ужаснулся Лесик. – Не хочется угодить в толпу утопленников!

– Кого-о?! – ужаснулась Верочка, прекращая попытки отдалиться от пышущего жаром кавалера.

– Утопленников, – повторил Лесик. – Разве ты не знаешь, что после бури на рассвете на берег реки выходят утопленники? Зеленые, невыносимо смердящие, они с треском вылезают из камышей и идут на сушу, простирая вперед объеденные раками руки и жутко воя...

Верочка недоверчиво хмыкнула, но тут где-то совсем рядом с беседкой хрустнула ветка.

– Ой, кто это? – взвизгнула девушка, оплетая Лесика похолодевшими руками, как цепкое паразитическое растение.

Лесик изумленно вытаращился в темноту. Из кустов с громким треском выступил насквозь мокрый и грязный как черт Сереня. Протягивая к людям разбитую в кровь руку, он хрипло каркнул, и нежная Верочка, тихо всхрапнув, хлопнулась в обморок, опрокинувшись с коленок оторопевшего кавалера, как дохлый жук.

– Ой! – тихо сказал Лесик, борясь с дурнотой.

– Че вытаращился? Брюки давай! – проскрипел охрипший Сереня, хватая студента за штанину.

Спустя несколько минут повеселевший Сереня в конфискованных у Лесика одеждах бодро трусил по набережной, на ходу сочиняя обличительную речь, с которой он при встрече обратится к своим тупым и неразворотливым братцам. Самостоятельно осуществленный побег преисполнял Сереню гордостью и особо уважительным чувством к себе, любимому.