Валентина Андреева - Форс-ажурные обстоятельства

Мы с Наташкой буквально вспорхнули с места и через секунду уже бесшумно прикрыли за собой дверь в комнату, заставив потесниться подслушивающего Кочнева.

Входная дверь тихо закрылась, послышался звук шагов по направлению к кухне и звонкий голос вошедшей:

– Ну привет! А я к тебе с хорошей новостью. Сейчас освобожу от наручников. Но прежде хочу пояснить: я исчезну, а тебе придется пока остаться здесь. Если, конечно, хочешь, чтобы тебя без напряга освободили. Дверь за собой я закрою на ключ. Минут через десять позвонит Горшков. Если скажешь ему какие-то правильные, известные только вам слова, еще через десять минут он явится сюда. Ну а если не скажешь или скажешь что-нибудь не то, останешься сидеть здесь взаперти. До лучших времен. Тебе все понятно?

– Да.

– Очень хорошо. А ты случайно не знаешь, где ключ от наручников?

– Не-ет, твой приятель всегда приходил с ними.

– Наверное, в комнате.

– Стой! – заорала Майка. – Я прекрасно себя чувствую в наручниках. Как-то, знаешь, привыкла.

– Мазохистка, что ли? Не говори глупостей. Я пошутила. Сейчас принесу ключ.

Из коридора донесся звук приближающихся шагов. Нас с Наташкой от двери как ветром сдуло. Зря ругают смежную планировку комнат. Иногда она бывает очень удобна. Следом за нами в спальню скользнул Саша. Родион Тимофеевич из нее вообще не вылезал, откинувшись на спинку кресла, молчаливо сочувствовал племяннице, мирно дрыхнувшей на кровати.

Из спальни выходили в обратно пропорциональной последовательности. Первым вылетел Кочнев, за ним мы с Наташкой. Родион Тимофеевич так и не сдвинулся с места. Честно говоря, мы на него особо внимания не обратили. Скрывать свое присутствие в квартире уже не было смысла. Сорвавшаяся с цепи и громко ругающаяся Майка первым делом рванула в туалет. Наша троица рассыпалась в коридоре. Мы с Наташкой, не сговариваясь, оказались на посту у входной двери. Кочнев влетел на кухню. Этот момент был отмечен душераздирающим визгом. Наташка зажала уши руками и крепко зажмурилась, а я только поморщилась, руки были заняты. Я ими пыталась закрыть замок. Он в меру сил сопротивлялся, поскольку уже был закрыт.

Визг резко оборвался. Следом за ним донесся страшный рев Кочнева:

– Кто ты такая?! Ах ты!..

– Будь я на ее месте, ни за что бы не призналась! – доверительно шепнула я Наташке. – Так заорал! Собственное имя забудешь, зато согласишься с любым из предлагаемых вариантов или со всеми сразу. Без разницы. Даже здесь, на своем месте, готова обозваться хоть Дурындой Александровной, хоть Александром Дурындовичем. Странная тишина. Такое впечатление, что в квартире ни души.

– Что ты прошипела?! Придушил? – Наташка, наконец, отняла ладони от ушей и с испугом посмотрела в конец коридора, куда я заглянуть не решилась. – Мама дорогая! – Испуг сменился удивлением, высокая степень концентрации которого требовала времени на осмысление. – О! Все живы.

Мне было хорошо известно имя той, что визжала на кухне, но объяснить это Александру я не успела. Из спальни вылетела разъяренная Ксюха и потребовала прекратить разборки – дяде плохо. На мой взгляд, просто замечательно, что она не заглянула на кухню. Достаточно и одного нервного дяди.

В суматохе никто не понял, что надрывается чей-то мобильник. Я вовремя сообразила, что мое участие в общей неразберихе только осложнит обстановку. Веселенькая мелодия удачно подходила к всеобщей беготне в поисках сердечного средства, оказавшегося у Родиона Тимофеевича прямо под боком, иными словами, в боковом кармане пиджака. Затем сразу три человека – Наташка, Александр и Майка, успевшая вылететь из туалета и удачно вписаться в суету, носились за водой. Никто не обращал внимания на «смену караула» – прикованную наручниками к трубе женщину. Тем более что она сгруппировалась в нечто непонятное. Женщина-змея. Живая сапа.

Честно говоря, я уверовала в то, что всему этому марафону конца и края не будет. Гонцы сталкивались друг с другом на разных точках маршрута, расплескивали воду и, чертыхаясь, неслись обратно. Мне это изрядно надоело – никак не могла пробраться к мобильнику. Пожалуй, ему тоже надоело трезвонить, как в пустыне, ибо он смолк. Как по команде участники гонки сошли с беговой дорожки.

– Это у дяди на нервной почве. Здоров как бык! Только на днях его в больницу таскали, ЭКГ делали, – рассудительно заметила Наташка, на всякий случай удерживая за рукав Майку. А может, просто сама за нее держалась. – Родиону Тимофеевичу надо просто прилечь и отдохнуть. Тем более что племянница кровать освободила. Сердечные боли на нервной почве сходны с сердечными болями, вызванными патологией.

Подруга оставила Майкин рукав в покое, подтолкнула ее к мужу, заявив, что в наше время надо держаться поближе друг к другу, и, таким образом освободив себе дорогу, направилась на помощь Ксении. Уже из спальни до нас донесся ее уверенный голос, которым она призывала Родиона не маяться дурью. Наталья в зародыше подавила попытку племянницы встать на защиту самочувствия дяди. Единственный аргумент «А ну, дуй отсюда!» подействовал безотказно.

Растрепанная Ксения Львовна выскочила из спальни как раз в тот момент, когда на кухне снова запел мобильник. Пока остальные прислушивались к мелодии и осознавали сам факт звонка, я сбегала за телефоном. Сунув его в руку Майке, ловко отразила попытку Александра перехватить аппарат. Майка ответила на звонок, вопросительно уставившись на меня.

– Да, привет, я уже почти на свободе. Сижу вот здесь на старом месте. Почему не подходила к телефону?… А почему я не подходила?

Девушка таращилась на меня, ожидая подсказки. Пришлось указать ей на дверь туалета. Реакция Майки была неожиданной. Она забыла про собеседника и доложила мне, что ей туда не надо. В отчаянии я покрутила пальцем у виска, призывая Майку включить соображение. И тут ее прорвало!

– Слушай, ты, козел!.. – заорала она в трубку.

Я мигом выхватила у Майки мобильник и отключила. Разговор грозил пойти в ненужном направлении.

– Расслабься! Все, что ты хотела ему пообещать, он уже знает. Надо немедленно приводить Родиона Тимофеевича в рабочее состояние. Следующий звонок будет ему.

Почему-то все сочли своим долгом обскакать меня на пути в спальню и, столпившись у окна, организовать небольшую междоусобную войну за первенство в деле постановки Родиона Тимофеевича на ноги. Рекомендациям не было конца. Я вошла последняя и, пока присутствующие препирались, под патронажем Наташки успела шепнуть Горшкову пару слов, от которых он буквально ожил. Заодно в последний раз уточнила, не желает ли он привлечь Буйкова к уголовной ответственности. Так, на всякий случай. Разумеется, он сказал, что не желает. В наше смутное время трудно найти фирму, не пытающуюся одурачить государство. В большей или меньшей степени. Тем более что оно само не раз порядком дурачило собственных граждан. При социализме воровали, будучи уверенными, что от государства не убудет. Сейчас в финансовые закрома родины просто не додают требуемое: жалко отрывать от себя то, что ближе к собственному телу. Да и запросы у него, мягко говоря… Была охота в старости жить на грошовую пенсию! Так или иначе, но господин Горшков не желал, чтобы производственная и финансовая деятельность фирмы получила нежелательную огласку. Проще договориться с Буйковым о невмешательстве во внешнюю и внутреннюю политику каждого из них. Но была и еще одна причина.