Дарья Донцова - Любимые забавы папы Карло

Я кивнула, конечно, понятно. На одном пятачке стоят психиатрическая лечебница, психоневрологический интернат и дом престарелых.

Ехать пришлось пять минут. Гопаково кончилось, на окраине высилась здоровенная круглая башня из темно-красного кирпича, левее, среди деревьев, ярко выделялись три здания, выкрашенные когда-то в невероятные цвета: сочно-бирюзовый, ядовито-розовый и лимонно-желтый. Краска облупилась, оконные рамы были разномастными, крыши, похоже, не перекрывались заново со времен царя Гороха, а латались, словно лоскутное одеяло.

Нужное мне здание оказалось самым крайним, выкрашенным в цвет взбесившейся канарейки. Я с трудом открыла огромную деревянную дверь, вошла в пустой, чисто вымытый холл и почувствовала, как сжалось сердце. Господи, сделай так, чтобы мне никогда не пришлось доживать век в подобном месте! Хотя тут довольно аккуратно, пол покрыт красно-белой плиткой, стены выкрашены темно-синей краской, лестница с широкими серыми ступенями покрыта вытертой ковровой дорожкой. Отчего же меня охватила тоска? Может, из-за запаха? В здании витал аромат хлорки, переваренной капусты и дешевой пудры. На секунду мне показалось, что это особые духи под названием «Нищета», а может, «Горе»…

– Вы к кому? – спросил тоненький голосок.

Я повернула голову и увидела старушку в темно-синем халате. Опершись на швабру, она глядела на меня блеклыми глазами.

– Мне нужна Марфа Ефимова.

– А вы ей кто? – бдительно поинтересовалась уборщица. – Родня? Внутрь только своих пускают.

– В общем, да, – быстро ответила я, думая, что сейчас бабуся разрешит мне пройти.

Но она вдруг строго сказала:

– Постой-ка тута, на тряпке. Пойду узнаю. Не ходи по вестибюлю, я помыла его.

Я покорно умостилась на куске застиранной мешковины и застыла в ожидании. Кряхтя и охая, старушонка пошла по лестнице вверх и исчезла. Время тянулось как резиновое, в здании стояла ужасающая, прямо-таки гробовая тишина, у меня заломило спину.

– Эй, – донеслось сверху.

Я задрала голову и увидела бабусю, перегнувшуюся через перила на втором этаже.

– Ты ей невестка? – спросила старушка и, не дожидаясь моего ответа, продолжила: – Марфа не хочет тебя видеть.

– Но…

– Уходи подобру-поздорову, – пригрозила уборщица, – я санитарок позову, мало не покажется.

– Я не невестка Ефимовой.

– А кто?

– Родня с другой стороны.

– С какой? – не успокаивалась бабка. – Говори живо, мне некогда лясы точить, полкорпуса не мыто.

– Скажите Марфе, меня прислала Вера Попова, – вырвалось у меня.

– Погоди, – ответила уборщица и исчезла.

Я снова затосковала на тряпке.

– Эй, топай сюда, – донеслось сверху, – ноги вытри, пошмурыгай получше.

Обрадовавшись, я поелозила ступнями по рядну, в которое превратилась от долгого использования тряпка, и понеслась по ступенькам.

– Здорова ты бегать, – констатировала старуха, – меня чуть не сшибла. Вона, дуй по коридору, ейная последняя комната. Вот молодежь, ну и…

Не слушая старухины причитания, я побежала вперед мимо совершенно одинаковых, высоких, когда-то белых, а теперь ободранных дверей. Нужная створка оказалась слегка приоткрытой, я толкнула ее ногой и влетела в маленькую, едва ли пятиметровую комнату, обставленную с простотой, которая понравилась бы самому придирчивому спартанцу: железная кровать, выкрашенная белой краской, тумбочка и один стул, притулившийся у окна. Занавески тут были сшиты из кусков простыней, а кровать застелена синим, вылинявшим одеялом. Полная старуха, одетая в ситцевый халат, лежала на койке.

– Это ты мне привет от Веры Поповой принесла? – неожиданно молодым голосом спросила она.

Я кивнула.

– Остается только поинтересоваться, на каком транспорте ты прибыла из ада, – хмыкнула Марфа и села.

В ту же минуту на пенсионерку накатил кашель. Я поискала глазами стакан и бутылку с водой и не нашла ни того, ни другого, на тумбочке было пусто.

– Не бойся, – прохрипела Марфа, – это не зараза. Сердечный кашель.

– Такой бывает? – удивилась я.

Врач кивнула.

– Лучше тебе не знать, что еще с человеком приключиться может. Так кто ты? Зачем пожаловала? С какой стати Веру-покойницу припомнила? Говори! Вон на стул садись и излагай.

Я покорно устроилась на неудобном жестком сиденье, открыла рот, но тут Марфа предостерегающе произнесла:

– Лучше тебе не врать! Я моментально ложь чувствую. Пойму, что обманываешь, и санитарок позову. Я им приплачиваю, они за меня горой встанут, выкинут тебя вон, и чихнуть не успеешь, ясно?

Отчего-то мне сразу стало понятно: Марфа не собирается пугать незнакомую посетительницу.

– Меня зовут Виола Тараканова, – медленно начала я, – под псевдонимом Арина Виолова я пишу детективные романы. Дружу со многими людьми, в частности, с Кирой Нифонтовой. Некоторое время тому назад Кира пришла ко мне…

Марфа прикрыла глаза, издали могло показаться, что старуха спит, но по тому, как побелели ее стиснутые в кулаки пальцы, стало понятно: она очень напряженно внимает моим словам.

Я говорила долго, в горле пересохло, но воды в комнате не было. В конце концов рассказ подошел к концу. Марфа молчала. Я воззрилась на нее.

– И что вы думаете по этому поводу?

Марфа кашлянула.

– Похоже, кто-то услышал мои молитвы.

– Вы о чем? – удивилась я.

– В бога я не верю, – спокойно сообщила старуха, – попов терпеть не могу, подруг не имею. Была, впрочем, одна, так она давно покойница. Лежу тут часами, гнию на одеяле и вспоминаю свою жизнь. Чем больше думаю, тем сильней пугаюсь: вот умру со дня на день, и что?

– Вы выглядите совершенно здоровой, – быстро сказала я, – еще лет двадцать протянете.

– Типун тебе на язык! – в сердцах вскричала Марфа. – Надеюсь не сегодня-завтра убраться. Одна беда, рассказать о лаборатории некому. Уж думала воспоминания написать, только их после моей смерти на помойку вышвырнут. А тут ты появилась, словно… словно…

– Добрый ангел, – подсказала я.

Марфа скривилась.

– Виола, я врач. Сколько раз на вскрытии была, смерть видела часто. Нет души. Печень, легкие, почки, это да, все на месте. А вот бессмертной субстанции я не встречала, ничего похожего не обнаруживается. Вранье все про тот свет. Ничего от нас не остается, кроме памяти. Повезло тому, кто что-то большое делал. Вот ты книги оставишь.

– Думаю, они никому не будут нужны, – вырвалось у меня.

Марфа покачала головой.

– Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется. Во всяком случае, некоторое время люди будут тебя поминать, кто добрым, а кто злым словом. Слышала слова Метерлинка? В его пьесе «Синяя птица» сказано: «Мертвые живы до тех пор, пока мы о них говорим». И это верно. А кто и что скажет про меня? А?