Дарья Донцова - Бассейн с крокодилами

Представляю, что творится в тридцатиметровой квартире Оксаны! Три ее собаки и морская свинка с ужом плюс пять наших вкупе с двумя кошками… Да там небось ступить негде, весь ковер покрыт животными. Хотя скорее всего псы оккупировали диван и кресло, а на полу оказалась Ксюта!

– Интересно, – пробормотала Зайка, – телик работает?

Она щелкнула пультом. На экране возникло лицо журналиста.

– Еще одно убийство в центре Москвы, – донеслось до меня. – Вчера поздно вечером у подъезда дома номер 12 на Верхней Алабьевской улице был смертельно ранен выстрелом из револьвера 57-летний Григорий Яковлевич Сруль. Покойный работал нотариусом и являлся владельцем небольшой конторы. Дознаватели сейчас активно проверяют связи убитого, но похоже, что убийца не был профессионалом. Револьвер, из которого вылетела пуля, он унес с собой, а не бросил возле тела, как обычно поступают в подобных случаях…

– Просто Чикаго, а не Москва, – резюмировал Кеша, – скоро надо будет бронированные автомобили покупать…

В моей голове зашевелились смутные воспоминания. Где и от кого слышала я более чем неблагозвучную фамилию несчастного Григория Яковлевича? Кто-то совсем недавно упоминал ее… Но после вчерашнего происшествия память отшибло начисто.

Поднявшись в спальню, я услышала, что из сумки раздается деликатное попискивание мобильного.

– Где пропадаешь? Не могу дозвониться, – раздался приятный баритон Виталия Орлова.

– Да в Вермь ездила на пару деньков, – необдуманно ляпнула я и тут же пожалела о сказанном.

– В Вермь? – изумился Виталий. – Зачем? Это где-то в Сибири? Небось день лету.

– Всего четыре часа, – возразила я и добавила: – У меня там родственница живет, Афанасия Воротникова, хотела навестить ее, давно не встречались.

– Родственные чувства – прекрасная вещь, – ухмыльнулся Орлов, – а я соскучился, давай встретимся. Хочешь, зайдем в твой любимый «Макдоналдс»?

– Конечно, – обрадовалась я.

– Вот и чудно, – отозвался Орлов, – жду через час у входа.

В зале было полно народа, но мы уютно устроились в самом углу и принялись болтать о пустяках. Виталий начал расспрашивать о родственниках, и я рассказала ему про бабушку, Стюру и ее дочь художницу Афанасию. О Люке говорить не хотелось, что-то удержало от сообщения про безумно похожую на меня «сестрицу».

Около пяти кавалер глянул на часы и вздохнул:

– Увы, я существо подневольное, обязан бежать на редколлегию. Хочешь еще томатного соку?

– Давай по глоточку, – согласилась я.

Виталий отошел к кассе и вернулся, держа в руках поднос с большими картонными стаканами. Возле самого столика он запнулся о мою сумку, руки у него дрогнули, сок выплеснулся на пол, часть попала на мои брюки и свитер.

– Боже, как неприятно! – расстроился Виталий, рассматривая красные пятна. – Беги скорей в туалет и замой, свежий сок сразу отойдет.

Делать нечего, пришлось идти на второй этаж. Кое-как смыв основную красноту, я вернулась вниз.

– Извини, пожалуйста, – угрызался кавалер, – давай поедем завтра куда скажешь и купим тебе новый свитер.

Я оглядела испорченный наряд от Готье. Знал бы ты, дружок, сколько такой стоит, никогда бы не предложил возместить брючки с пуловером…

– Ну что ты, право, ерунда какая, – забормотала я, – сама виновата, бросила сумку на пол, надо на стул класть. Придется домой ехать, холодно в мокром.

– Конечно, конечно, – засуетился Орлов, – не прощу себе, если заболеешь, пойдем скорей.

Он посадил меня в «Вольво» и пошел к «Жигулям». Я включила печку и поехала по Тверской. Теплый ветерок наполнил салон, свитер и брюки в момент высохли, правда, на светлой ткани остались блекло-розовые разводы, но мне плевать на них. Сейчас вернусь в Ложкино, и день пойдет псу под хвост. Сразу налетят домашние со своими проблемами, заставят что-нибудь делать… Я развернулась и порулила в проезд Сомова.

В холле красивого многоэтажного дома из светлого кирпича восседала лифтерша – довольно молодая прилично одетая женщина, за ее спиной ветвились искусственные фикусы.

– Вы к кому? – спросила она серьезно, но вежливо.

Скрывать не имело смысла.

– К Иветте Воротниковой.

– К кому? – изумилась дама.

– К Воротниковой, в двенадцатую квартиру.

– Вы ошиблись, – протянула лифтерша, – там живут другие люди.

Тут с визгом раздвинулись двери лифта, и из него вышел довольно полный мужчина с лысой болонкой.

– Здравствуйте, Леночка, – царственно кивнул он дежурной, потом увидел меня, дернул плечом и процедил: – Добрый день, Люка.

– Подождите, – попросила я.

Мужик, не обратив на меня внимания, двинулся на улицу.

– Кто это? – поинтересовалась я.

Леночка в изумлении уставилась на меня.

– В кино не ходите?

Я отрицательно покачала головой. Некогда, целыми днями занята, а вечером лучше детектив почитать.

– Петр Михайлович Пронин, – с придыханием сообщила Леночка, – очень, очень, очень известный актер, настоящий…

Но я, недослушав, выскочила наружу и закричала:

– Петр Михайлович!

Артист соблаговолил повернуть голову.

– Что угодно?

– Я не Люка.

Пронин вздернул брови, вытащил из кармана куртки очки и принялся внимательно изучать мое лицо, потом спокойно признал:

– Верно, удивительное сходство.

– Хорошо знаете Люку?

– Любезнейшая, – пробасил Петр Михайлович, – по какой причине я обязан удовлетворять ваше любопытство?

Я ткнула пальцем в облезлую, дрожащую собачку.

– Не жаль псинку? Молодая совсем, а облысела.

– Да уж лечил, – отмахнулся Пронин. – Говорят, аллергия такая, вроде в Москве воздух ядовитый.

Я хмыкнула. Последнее время у врачей стало модно валить все на плохую экологию, скрывая тем самым собственную необразованность и глупость.

– Предлагаю бартерную сделку: вы рассказываете мне о Люке, а я даю телефон ветеринара, который абсолютно точно вылечит это несчастное создание от облысения.

– Что? – не понял Пронин.

– Опытные врачи знают, как вылечить собаку от этого недуга. Соглашайтесь.

Петр Михайлович крякнул:

– Уговорили.

Мы вернулись в подъезд и поднялись на пятый этаж.

Холл и кухня в квартире артиста были оклеены старыми афишами.

– Я бы вам посоветовал не слишком долго маячить в нашем доме, – усмехнулся Пронин, усаживаясь за стол. – Побить могут. Есть тут парочка особо нервных…

– За что?

Петр Михайлович вздохнул.

– За дело. Ваша родственница – натуральная мошенница. Как мы ей первое время сочувствовали, жалели, в члены кооператива приняли. Старик Греков всех уламывал: помогите девочке квартиру получить, Вадим ей пай оставил. Уж как Иван Александрович девицу нахваливал: и умная она, и порядочная, и талантливая… Вот последнее прилагательное верно – необычайно талантливая обманщица, просто гений. Столько людей вокруг пальца обвела!