Дарья Донцова - Дама с коготками

Мальчик благодарно посмотрел на подругу, и они вылетели из комнаты.

– Какие невоспитанные дети, – произнесла Анна, – даже спасибо не сказали. Мои всегда спрашивают разрешения выйти из-за стола.

Лариса открыла рот, намереваясь возразить невестке, но в ту же секунду из холла послышался дикий грохот, звон и крик домработницы. Все вскочили с места.

– Сидите, сидите, – успокоил Степа, – чертова картина опять рухнула.

Мы расслабились. В холле, в большом простенке между окнами, висело чудовищное произведение искусства. Когда я первый раз увидела полотно 2х3, не меньше, мурашки побежали по телу.

На бежево-коричневом фоне выделялось лицо ужасно мерзкой старухи. Покрытое глубокими морщинами, пигментными старческими пятнами, оно глядело на вас маленькими глазками-буравчиками. Тонкий, сжатый в нитку рот брезгливо морщился. Из-под ночного чепца выбивались редкие и грязные седые патлы. Шея была под стать личику – желтая, в крупных бородавках, плечи укутывал парчовый халат вишневого цвета. В правой руке это чудовище держало ярко горевшую свечу. Ничего ужасней я никогда еще не видела.

Сначала, как рассказывал Степан, портрет висел в столовой, и он, когда был ребенком, боялся один заходить в комнату. Позднее Люлю убедила свекра перевесить чудовище в холл. Тоже, честно говоря, не лучшее место для подобного произведения искусства.

Приходившие впервые гости пугались, роняли сумки и зонты. Родственники упрашивали Владимира Сигизмундовича убрать «Старуху со свечой» подальше, на второй этаж, но тот упорно отказывался.

– Вы ничего не смыслите в искусстве, – заявлял он, удовлетворенно поглядывая на мерзкую морду, – портрет написал мой дед, настоящий художник, не понятый современниками. К сожалению, удалось сохранить только «Старуху», остальные полотна погибли, но, пока я жив, она будет украшать дом. А после моей смерти обещайте отдать произведение на реставрацию, считайте это моей последней волей.

Вольдемар настолько любил полотно, что даже в завещании написал: «Старуха со свечой» должна быть обязательно реставрирована не позже чем через два года после моей кончины». Но Степан и Лариса не собирались выполнять последнюю волю отца. Скорее всего они ждут смерти Фриды, чтобы тут же оттащить мазню на помойку.

Я никогда не верила во всякую чепуху типа переселения душ и привидений, но с портретом и в самом деле творилось что-то неладное. Он регулярно падал со стены – шесть раз в год: на Рождество, Пасху, 7 ноября, дни рождения Вольдемара и Фриды и 16 января, в годовщину их свадьбы. Это были, так сказать, обязательные падения. Иногда портрет срывался вне графика, и тогда – жди беды. Сначала думали, что дело в раме, и поменяли тяжелую бронзовую окантовку на легкий багет. Затем вбили в стену два крюка толщиной с мужскую руку, но все напрасно. Портрет регулярно сваливался, нервируя домашних и доводя до обмороков гостей. Вот и сейчас я обмерла, услышав грохот.

– С ума сошел, – констатировал Степа, – пятый раз за месяц рушится.

– Как будто что-то сказать хочет, – подлил масла в огонь Кирилл.

– Вдруг он расскажет о том, кто подкрался к отцу с «проклятым соком белены в кармане»? – громогласно произнес Петр.

Люлю, решившая ни за что не поддаваться на провокации брата мужа, бодро сказала:

– Ну, что, все поели? Пошли к собачкам, есть что показать.

Вопреки моим ожиданиям день прошел вполне мирно. Сначала сходили в питомник. В изумительно чистых вольерчиках сидели собаки – суперэлитные йоркширские терьеры.

Три кобелька мирно дремали в корзиночках, вокруг сучек гнездилось разновозрастное потомство. Только одна девочка скучала в гордом одиночестве.

– Очень неудачный помет получится, – сообщила Люлю, показывая на тоскливую собаку, – причем уже во второй раз. Если так пойдет, придется расстаться с Маркизой.

Некоторые заводчики неохотно выбраковывали плохое потомство. Выращивали некондиционных щенят, потом бесплатно раздавали их желающим. Если же таковых не находилось, оставляли животных себе, некоторые дома походили на зоопарки. Так поступали многие, но только не Войцеховские. Собаководство – бизнес, а бизнес жесток. Растить и кормить животное, на которое потом не найдется покупателя, ни Люлю, ни Степан не собирались. Владимир Сигизмундович иногда вздыхал и оставлял парочку симпатичных малышей, но дети – никогда. Каждый помет тщательно осматривался и уничтожался при малейшем сомнении в его ценности. Так же безжалостно поступали с кобелями и суками, неспособными родить элитных щенят. Тут никто не держал собак «на пенсии», отработанный «материал» усыплялся. И еще, Войцеховские не держали в доме животных, лишь год назад Миша завел кошку. Собаки были для Войцеховских работой, а не любовью, ремеслом, которым они отлично владели и которое приносило им немалый доход. В общем, сентиментальности в их сердцах не было места.

Полюбовавшись на элитных производителей, я пошла в центр городка: обожаю шляться по деревенским лавочкам. Но сегодня меня ждало разочарование: в первый день нового года почти все торговцы предпочитали сидеть дома у елки.

Пообедали тоже весьма мирно и поужинали, как хорошие добрые друзья. Спать отправились пораньше, давала знать о себе предыдущая полубессонная ночь.

Заснула я сразу, как провалилась, но в полночь проснулась и стала ворочаться. В чужой постели как-то неуютно: одеяло было слишком тонкое, подушка маленькая, да еще из окна немилосердно дуло.

Дом у Войцеховских старый, Владимир Сигизмундович купил его в конце сороковых у местного священника, тот жил в нем с самого рождения. Степану пришлось вложить много средств, чтобы превратить обветшавшее здание в современное жилище. Он провел новую систему отопления, построил ванные комнаты и туалеты, пристроил красивую круглую веранду, которой пользовались как второй гостиной. Короче, дом разительно переменился и щеголял модернизированной кухней. Но по ночам иногда казалось, что тут бродят тени прошлых владельцев.

Проворочавшись примерно с час, я оделась и решила сходить на кухню. Иногда от бессонницы помогает чашечка крепкого сладкого чая. Надеюсь, у Люлю найдется настоящая заварка, а не эти идиотские пакетики с пылью.

В огромной кухне было темно. Сквозь большое окно пробивался неверный свет фонаря, отражавшийся в начищенных до блеска сковородках и кастрюлях. Решив, что этого света вполне достаточно, я открыла шкафчик и пробежала глазами ряды банок. Взяла одну, и… тут за спиной раздался голос: «Кофе ищешь?» От неожиданности и ужаса руки разжались сами собой, банка с оглушительным грохотом шлепнулась на кафельный пол, содержимое высыпалось. В ту же секунду загорелся свет, и улыбающаяся Лариса покачала головой.