Беверли Херальд - Двойное убийство

Вполне возможно, я бы и добралась до своего «форда-фестивы», не будь Нэн столь шустрой. Не успела я доскакать до выхода, как Нэн меня догнала и, схватив за руку, процедила сквозь зубы:

– Ну уж нет, никуда ты не сбежишь! – И, развернув меня на сто восемьдесят градусов, снова поволокла на рентген.

– От-пус-ти! – прошипела я в ответ. – Я передумала. И хочу домой. Слышишь? Домой!

Нэн будто и не слышала. Она отпустила мою руку, лишь когда я в сердцах шмякнула свою сумочку рядом с ее на конвейер, вслед за чем обе мы продефилировали через рентгеновские ворота.

После этой небольшой сценки на нас уставились несколько пар полицейских глаз. Лично мне хотелось верить, что все эти стражи порядка таращились на нас лишь потому, что признали в нас близнецов. Правда, вряд ли им удалось бы заметить это так скоро, поскольку одеты мы были совершенно по-разному. Нэн, разумеется, по своему обыкновению: футболка, обшарпанная джинсовая куртка и джинсы с протертыми чуть ли не до дыр коленками. Я же по-прежнему была в шерстяном костюме цвета морской волны от Лиз Клэйборн, в котором ходила на службу.

Но если они уставились на нас не потому, что мы близнецы, – тогда, боюсь, по другой причине. Возможно, решили, что Нэн – явно моя близкая родственница – пришла сдать меня в руки правосудия. Судя по ее одежде, бедняжка, без сомнения, отчаянно нуждается в деньгах, а потому сдает меня в обмен на объявленное за мою голову вознаграждение.

И следующий шаг Нэн полностью соответствовал этому сценарию. Как только мы забрали с конвейера свои сумочки, Нэн схватила меня за руку и поволокла к двери с надписью «Отдел по расследованию убийств».

Если бы все эти полицейские так на нас не пялились, я бы попыталась вырваться из зажима Нэн и снова ретироваться. Но теперь у меня были веские основания полагать, что не только Нэн вновь погналась бы за мной, но и с полдюжины копов охотно поучаствовали бы в преследовании. Словно я преступница, скрывающаяся от правосудия.

Так что мне пришлось ограничиться злобным взглядом в сторону сестрицы и репликой:

– Нэн, я ведь серьезно. Не хочу туда идти.

Очевидно, Нэн меня не слышала. Возможно, потому, что в этот момент она обращалась к плотному, коренастому типу в светло-коричневом костюме, сидевшему за серым металлическим столом в отделе убийств.

– Прошу прощения, э-э… – Замявшись, Нэн покосилась на табличку, что стояла на столе коренастого. Там значилось: «Детектив Хэнк Гецманн». – Детектив Гецманн? Моя сестра разговаривала с тем молодым человеком, который был убит сегодня в «Галерее», и хочет сделать заявление.

Я изумленно уставилась на сестру. Сделать заявление? Должно быть, на нее так подействовала казенная обстановка. Глядишь, сейчас обзовет меня подозреваемой. Не дожидаясь этого, я включилась в беседу:

– Дело в том, что в новостях я увидела, то есть услышала, что все, кто знаком с этим человеком, должны сообщить в полицию, вот я и…

Странное дело – взволнованная речь Нэн не произвела на детектива Гецманна ни малейшего впечатления: он продолжал что-то торопливо черкать на бланке; однако стоило мне раскрыть рот, как он тотчас встрепенулся и вскочил на ноги.

– Очень рад, что вы пришли! – перебил меня Гецманн. – Вы поступили совершенно правильно. Мы очень ценим, когда граждане оказывают добровольное содействие!

Я молча смотрела на него. На мгновение мне показалось, что сейчас он перепрыгнет через стол и стиснет меня в объятиях.

Пугающая, надо сказать, мысль. Объятия детектива Гецманна вполне могли оказаться опасными для жизни – росту в нем было не меньше шести футов трех дюймов, а весу – по меньшей мере двести тридцать фунтов. С виду этот тип был нашим с Нэн ровесником, но бычья шея, квадратный подбородок и прическа «под ежик» не добавляли ему шарма.

К счастью, мне не пришлось долго тревожиться – энтузиазм Гецманна оказался непродолжительным. По сути, его энтузиазм начисто иссяк, едва мы уселись и я, представившись, ответила всего на два вопроса.

На первый мы с Нэн отвечали по меньшей мере миллион раз:

– Вы близнецы?

Второй оказался несколько сложнее:

– Как звали жертву?

Вновь заняв свое место, детектив Гецманн достал еще один бланк и, в ожидании моего ответа, занес над ним ручку. А остальные торчавшие в кабинете полисмены как-то вдруг разом подались в нашу сторону и, затаив дыхание, уставились мне в рот.

Я судорожно сглотнула.

– Я не знаю, как его звали.

Квадратная физиономия Гецманна несколько вытянулась, но, не утратив присутствия духа, он бодро обратился к Нэн:

– Значит, это вы его знали?

Нэн покачала головой, не глядя в мою сторону.

Что было очень разумно с ее стороны. Уж поверьте. Поскольку, если бы взглядом можно было убивать, меня бы незамедлительно упекли за решетку.

Лицо детектива Гецманна вытянулось еще больше, тем не менее он вновь решительно повернулся ко мне:

– Упоминал ли погибший, что чего-то опасается? Не казалось ли ему, будто кто-то за ним следит? Или что-нибудь в этом роде?

Я отрицательно замотала головой. Нет, нет и еще раз нет.

Лицо Гецманна явно вытянулось до предела, и теперь на нем читалось легкое раздражение.

– Может, вы лучше сообщите, что именно сказал вам погибший? Слово в слово.

Я и сообщила. И к тому времени, когда закончила пересказывать свою беседу с Красавчиком, раздражение на лице Гецманна из легкого перешло в существенное.

– Так, давайте говорить прямо! – прорычал детектив, потрясая бланком перед моим носом. – Вы что, пытаетесь убедить меня, будто погибший – совершенно незнакомый вам человек – подошел сегодня к вам на улице и заявил, что вы чудесно выглядите?

Я растерянно заморгала. По сути все так и было.

– Ну да.

Вместо ответной реплики Гецманн обернулся и обвел взглядом остальных полицейских, издав при этом противный горловой звук, очевидно означавший: «Видите, с кем мне приходится иметь дело?»

Когда Гецманн вновь повернулся к нам с Нэн, его густые брови сошлись воедино. Он мрачно глянул сначала на Нэн, потом на меня и заговорил. Как ни странно, голос его звучал по-прежнему любезно. Даже чересчур. Настолько любезно, что мы с сестрой невольно заерзали на металлических стульях.

– Милые дамы, – пропел Гецманн, откидываясь в своем казенном кресле, – знаете, чего я больше всего не люблю?

Кажется, он не ждал от нас ответа. Мы и не стали отвечать.

– Больше всего я не люблю, когда болванам на телевидении приходит в голову разбавить вечерние новости криминальной хроникой. Когда на экране начинают мелькать трупы, жертвы и похищенные детишки. Потому что тут же из всех щелей штата Кентукки вылезают очевидцы, убежденные, что собственными глазами видели жертву. В соседней забегаловке, в компании с Элвисом Пресли.