Хелена Секула - Барракуда

На соседнюю скамейку присели две глухонемые женщины. Разомлев от тепла, я смотрела, как мелькают в немом разговоре их пальцы. Этот язык ни в чем не походил на те, что я уже знала.

На аллее, в тени раскидистых платанов, появился старый китаец. Перед ним неслись, подпрыгивая, две роскошные русские борзые. Женщины подбежали к нему и стали показывать какие-то бумаги. Втроем они присели на ту же скамью.

– Мадам приедет через два месяца, – говорил китаец медленно и отчетливо.

Они же всматривались в его губы, читали слова по артикуляции. Я подслушала не все, но смогла понять, что хозяйка китайца хочет иметь глухонемую служанку. Китаезе велели провести отбор, и здесь он встречался с претендентками на вакансию. Претенденток присылали кармелитки. Увы, этих двух отправили восвояси, потому что требовалась массажистка, а у них не было навыков.

У меня их тоже не было, но это показалось мне плевым препятствием. Бог словно для меня создал это место.

Я осторожно проследила за стариком. Замечательные собаки с серебристой шерстью были видны издалека и привели меня по другую сторону леса, на улицу Антуана Ватто. За высокой каменной стеной стоял стильный особняк. Рядом еще сохранился домик, где знаменитый художник провел остаток своей жизни.

Так я оказалась у ворот усадьбы Ванессы Станнингтон. Однако, прежде чем начать у нее работать, я собрала кое-какие сведения про Общество глухонемых и узнала, как оно действует. Потом нашла номер Ванессы в телефонной книге и позвонила. Трубку поднял Чен.

– Говорит Доминик из Общества глухонемых. Каким условиям должна отвечать особа, которую вы хотите нанять?

Он перечислил: молодая, приятной внешности, интеллигентная; конечно, уметь читать и писать по-французски, английский – желательно, но не обязательно, зато непременные навыки массажа. Да и все, что касается парикмахерского дела и косметики. Справка от врача о полном и абсолютном здоровье, естественно кроме глухонемоты. Язык жестов не имеет значения, но она должка уметь читать по губам.

– У нас есть каталонка с такими данными, но в Париж она приедет через полтора месяца. Прислать ее? – отрекомендовала я собственную персону, оставив себе минимальный срок для подготовки.

– Госпожа вернется не раньше чем через два месяца, а я каждое утро гуляю около Венсенского замка, напротив выхода из метро. Меня легко узнать – я китаец, выгуливаю двух борзых, – пояснил Чен.

– Не знаю, приедет ли она, если нет никаких гарантий, что ее возьмут.

– Пусть приезжает. Я пока не стану никого нанимать. Ее примут, если она отвечает нужным условиям.

Никаким условиям я не отвечала, всему надо было научиться, причем моментом. Времени у меня практически не было. В первую очередь следовало привыкнуть к самому трудному. К глухонемоте. И упражнения тут не помогут, если не отождествить себя изнутри с миром глухонемых, куда я хочу проникнуть. Погружение в мир абсолютного безмолвия оказалось тяжелым и страшным. Ничего подобного мне не доводилось переживать.

Заткнув уши ватой, я бродила по городу. Заходила в бары, жестами заказывала еду. По губам окружающих пыталась понять разговоры. По учебнику училась языку жестов, хотя его с меня пока не требовали.

Ежедневно из Марэ ко мне прокрадывался Принц. Он закалял меня против внезапных шумов, бросая за спиной бомбы-пищалки, заставал врасплох вопросами, на которые человек с нормальным слухом отвечает машинально.

Мессер постарался через знакомого специалиста сделать мне рекомендации из Барселонского монастыря Кармелиток, где я до сих пор якобы пребывала. А в мой паршивенький паспорт внесли отметку об особых приметах: «Глухонемая».

Во всеоружии я встретилась с Ченом через полтора месяца. При встрече я поздоровалась с ним знаками людей из мира вечного безмолвия.

– Я не знаю языка жестов. – Он успокоил ладонью мои пальцы.

Я с облегчением вздохнула. Именно этого испытания я больше всего и боялась. Однако прежде чем явилась хозяйка, я успела научиться довольно сносно общаться жестами.

Так я попала к чокнутой Ванессе.

Ох и тяжко давался мне хлеб насущный! Сначала я все время пребывала в напряжении, ни на секунду не забывая, что притворяюсь глухонемой.

Раз в неделю у меня был свободный день. Я приходила на свой чердачок и пела стенам, болтала с зеркалом, спорила с вешалкой. И тут же засыпала каменным сном, потому что в Ножан-сюр-Марн я дремала вполглаза, опасаясь во сне выдать себя, страшась, что ко мне войдут, хотя и запиралась на ключ.

Со временем немота стала второй натурой, словно наступило раздвоение личности. Помогла техника медитации дзен-буддизма. Ей-богу, я достигла неплохих результатов. Теперь я умела отгораживаться от мира звуков, как настоящая глухонемая.

Но гораздо интереснее было слушать. Мой статус человека, погруженного в безмолвие, давал мне преимущество перед остальными. Так я включилась в игру.

Когда я пришла в дом, ничто не предвещало будущей лавины. Может, она уже и начинала сходить, но я не сумела различить предвестников этого схода. С другой стороны, я сама могла стронуть тот камешек, который дает первый толчок.

Ванесса жила как в осаде.

Меня не удивляла ревностная охрана частной жизни жителей улицы Ватто в Ножан-сюр-Марн. Иначе двери их домов не закрывались бы из-за помешанных художников, коммивояжеров, папарацци, всякого рода попрошаек, как из благотворительных фондов, так и от себя лично.

Дом моей американки был непроницаем. Войти туда могли только немногочисленные избранные, да и те после телефонного звонка. Ванесса предпринимала такие меры предосторожности, что они наводили на мысль не только о назойливых посетителях.

Если она куда-нибудь уезжала, Поль – на котором лежала вся черная работа и обязанности швейцара – сначала проверял, насколько пуста улица, и только после этого открывал крепостные врата. Чудачество? Я слишком хорошо знала поведение людей, живущих в вечном страхе. Эти предосторожности не спишешь на капризы.

Я еще не успела сориентироваться в сложном расписании шефини, когда мне на глаза попался молодой мужчина. Он неподвижно стоял в нескольких шагах от каменной стены, задрав голову. Так он мог видеть приоткрытое окно второго этажа в гардеробной Ванессы.

Из любопытства я встала у низкого подоконника. Создавалось впечатление, что он смотрит прямо на меня. Обман зрения. Я стояла в глубокой нише окна, он не мог меня видеть за цветными стеклами витража.

– Подай бежевые перчатки, – потребовала Ванесса.

Она уже приготовилась выходить и совершала перед зеркалом последние ритуальные жесты: касание помадой, пуховкой, хрустальной пробкой от флакона духов. Священные жесты, как обет неведомым богам.