Олег Механик - Вечеринка а-ля 90-е

Разумеется, Буратина не собирается возвращать всю сумму за сомнительный товар, ведь деньги он отдал дядьке. Но так и быть он возьмёт назад мешок за десять косарей. Рита полный дурак, что отказывается от прибыли. Он ещё пожалеет, когда узнает, что Буратина реализовал всё до последнего грамма, а покупатели (настоящие покупатели, а не те лохи с которыми он дегустировал план), высоко оценят товар.

В итоге Рита продал мешок назад и успокоился уже тем, что вернул хотя бы десять штук.

– Ну эту историю я помню, – смеётся Светка. – Вот вроде нормальный с виду парень, не дурак, а никак не мог понять, что его разводят какие-то оболтусы.

Смеяться хочется ещё, поэтому мы продолжаем вспоминать истории связанные с Ритой.

Вспоминаем про то, как играли с ним в карты. Азартный и доверчивый Рита не догадывался, что из семи, или восьми сидящих за столом игроков, только он один играет сам за себя. Это был спектакль для единственного зрителя, который мы давали каждый летний вечер. Актёры играли свои роли самозабвенно. Они проигрывали друг другу, крупные суммы, психовали, сокрушались, иногда даже дрались . Но вся цель спектакля состояла в том, чтобы вытянуть из зрителя очередную крупную сумму. Рита, который погружался в игру с головой, ни разу не задавался вопросом, почему каждый раз в течении игры он был самым успешным, но почти каждый день покидал стол с пустыми карманами. Если бы он задался этим вопросом, то присмотрелся бы к людям вокруг. Эти люди, распыляя его внимание эмоциями и скандалами, по очереди спали в его картах. За спиной у Риты постоянно находился человек, который давал остальным маяки, указывающие остальным, какая у него карта. Он не подозревал, что в тот момент, когда в очередной раз заходит в ворота детского садика, где проводились чемпионаты по «Сваре», все сидящие за столом мысленно кричали «Ура» и аплодировали. Это были аплодисменты от актёров своему беззаветному зрителю и спонсору.

Марафон весёлых историй может продолжаться бесконечно, но его, сама того не зная, обрывает Светка.

– Интересно, а где сейчас этот Рита?

Лицо Буратины вдруг становится серьёзным.

– Председатель совета директоров концерна «Строй-Альянс». Слышали о таком?

– Кто же не слышал, – говорю я, – они даже у москвичей на слуху. Ни фига себе, куда наш Рита залетел.

Мне почему то становится грустно. «Так кто здесь неудачник?» – звенит в голове подростковый ломающийся голосок Риты.

Буратина глубоко вздохнув, хлопает себя по ляжкам и встаёт из шезлонга. Он берёт бинокль и долго молча смотрит вокруг на серую гладь реки, по которой, как пар над кастрюлей с горячим молоком, стелется тонкая туманная пелена.

– Светает уже, а Ленина не видно. – Грустно говорит он.

– А ты по нему уже соскучился? – Светка единственная из нас, кто ещё сохранил весёлый настрой. Она не может понять нашего резкого перехода от весёлого настроения к унынию.

– Мне бы хоть он совсем не появлялся. – отвечает Буратина. – Ну ладно, светает уже. Пойду я немного покемарю, а то третью ночь толком не сплю. – Он машет рукой и , как-то по стариковски ссутулившись, медленно сползает по лестнице.

– Что-то случилось? – спрашивает Светка.

Случилось. Мы только что вернулись назад в настоящее. Там мы были весёлыми героями, а здесь печальные неудачники.

– Так, ничего! Просто немного взгрустнулось. – Я пытаюсь вложить в улыбку как можно больше нежности, прижимаю её, закутанную в плед к себе, приближаюсь к ней, трусь трёхдневной щетиной о нежную щёчку, вдыхаю цветочный аромат. Теперь нам уже точно никто не помешает. Я могу сделать это прямо сейчас, но меня опять что-то держит.

– Знаешь, мне так хорошо рядом с вами – с тобой, с Серёжкой. Я снова в том времени, снова молодая. – Изогнутые сердечком губы рядом с моими глазами. Увидев эти губы однажды, я понял, что это мой идеал совершенства. Нужно подать шею вперёд на какие то два сантиметра и я овладею этими губами. И это уже перестанет быть мечтой, а за двадцать с небольшим лет, я уже как-то с ней сроднился.

– Тебя жена не потеряет?

Она подыгрывает мне, помогает подольше не расставаться с мечтой.

– Нет…если даже и потеряет, или не сможет дозвониться на умерший телефон, будет уверена, что ничего страшного не случилось.

– А что для неё самое страшное относительно тебя? – тёмные глаза смотрят не моргая. Они сканируют, изучают то, что с одной стороны им хорошо знакомо, но видимо претерпело некоторые изменения.

Я вздыхаю, кусаю губу, сажусь, закуриваю, смотрю на гладь воды, подсеребрённую встающим солнцем.

– Самое страшное для неё это то, что как раз сейчас происходит.

Она не задаёт глупого вопроса, «а что же сейчас происходит», а молча смотрит как я пускаю дымные кольца.

– Почему же она так уверена, что с тобой не может этого произойти.

– Потому что она меня знает. За все годы, что мы вместе с моей стороны не было ничего серьёзнее мелких интрижек и загулов с проститутками.

– Ты говоришь, что она тебя знает. Получается, не знает? – Чёрные зрачки расширяются, им нужно набрать мощность, чтобы просветить меня насквозь.

– Она знает меня настоящего, а здесь я…– Я чувствую, что запутался. – То есть здесь я настоящий…

– Здесь, или там?

– Знаешь, мне кажется, что как раз в то время мы были настоящими, а всё, что было потом, лоск, шелуха, капустные листы, в которые мы оборачивались слой за слоем, пока не превратились в огромные круглые качаны. Находясь здесь, я вспоминаю всё до мелочей, словно я и не покидал этого двора, будто сейчас ещё конец двадцатого века. Всё что было после, как щелчок пальцев. Р-раз – я звонко щёлкаю большим и безымянным пальцами. – Двадцать лет пролетело. А что было в эти двадцать лет? Телеги в супермаркетах, совещания, договора, счета, отчёты, пьяные пятницы, больные понедельники, отпуск в Турции, очередной запой… Знаешь, ещё немного, и я не захочу возвращаться.

– Но остаться здесь не получится, – грустно пропевает она, берёт у меня почти докуренную сигарету, делает глубокую затяжку и выбрасывает её за борт. – Всё это, большая иллюзия, и рано, или поздно, но нам придётся возвращаться в свои жизни. Поверь, через два три дня, всё это забудется, как сон. – Говоря это Светка почему то тяжело выдыхает.

– Не забудется! – я мотаю головой, глядя на спокойную воду, облизывающую борт яхты. – Ты права, это иллюзия, а иллюзия это то, что крепко сидит в мозгах. Это то, что останется до конца, то, что умрёт последним…

Я ложусь на спину и кладу голову ей на колени. Сейчас мне так хорошо, словно после долгих странствий я наконец-то вернулся домой. Глаза непроизвольно закрываются, но спать нельзя, потому что, возможно это последняя ночь. Нет я не засыпа-аю, я-а, я хочу немного полетать. Если хочешь, давай со мной…