Игорь Чубаха - Тайна Черного моря

Если б не моя отсутствующая рука... И если б не «Торнадо F3», поднятые по тревоге долбанного радара, который засек нас и в «мертвой зоне».

Две голубоватые молнии мелькнули мимо «пузыря», оставляя за собой белый пушистый хвост инверсионного следа. «Вертушку» нашу качнуло, и секунду спустя в наушниках послышалось на казенно-обманно-вежливом аглицком:

«Вы находитесь в воздушном пространстве Соединенных Штатов Америки... Сообщите свои код доступа, позывные и индекс коридора... Если вы не имеете доступа, то просим вас немедленно изменить курс. Если требования не будут выполнены, мы будем вынуждены принять меры. Thank you».

Какие коды, какие позывные и индекс? Мы летели Фиделя долбаного спасать!

Я хранил полное радиомолчание, сжав зубы и молясь лишь об одном: дотянуть до границы Кубы, а там разберемся...

Дотянуть нам не дали. Разобрались раньше. На втором круге и без второго предупреждения «Торнадо» открыли огонь. По нам.

От первых ракет я ушел — не впервой. Но началась такая болтанка, что «вертушка» едва не потеряла управление.

Бляха-муха, я бы отстрелялся от этих «Торнадо» из своего ТТ; пилотов, может, не поубивал — все ж таки скорость у них поприличнее нашей, да и «фонари» пулеустойчивые, но спесь с них посбивал бы.

Если б не рука моя. А точнее, отсутствие оной. Очень, знаете ли, непросто это — одной рукой одновременно и вертолетом управлять, и стрелять из пистолета. Эвка, конечно, стреляла не многим хуже моего, но — она держала Тольку, чтоб из кабины не вывалился, пока нас швыряло из стороны в сторону.

И на третьем заходе «Торнадо» нас достали. Я заложил такой вираж, который никаким уточкиным с Чкаловыми не снились, а Игорь Иванович Сикорский, увидев, что я вытворяю с его детищем, ни в жисть не поверил бы. Подумал бы, что бредит...

В общем, вираж-то я заложил, кабину из-под удара убрал, но и только: америкосовская ракета влепилась аккурат в наш решетчатый хвост.

Потеряв хвостовой винт, «вертушка» закрутилась, что твое чертово колесо, и камнем ухнула в шторм. Из кабины меня выбросило, как пробку из бутылки «Миржанэ». Глотнуть воздуха не успел: вхолостую работающий винт вспорол соленую воду в сантиметре от моей головы, и пришлось быстренько уходить на метр в глубь моря-окияна.

Наконец, вынырнул. И тут же был с головой накрыт пенистой зеленовато-серой волной. Пока выплывал, пока отплевывался и отфыркивался среди ревущей стихии, успел заметить: вертолетик мой развалился на куски и верной дорогой идет на дно. Но не его кончина меня беспокоила — я искал Эвку и Толю, жену и сына. И за секунду до того, как следующий вал захлопнул надо мной свою пасть, увидел голову Эвки метрах в десяти от меня — жена моя цеплялась за вогнутый обломок плексигласа, оставшийся от «пузыря» кабины. Я нырнул, рванулся к ней; всплыл рядом, ухватился за тот же кусок. Эвка была одна. Без Толи.

Шторм ревел, неистовствовал, брызгал слюной вокруг нас. Атлантика, любимая Атлантика, которую я избороздил вдоль и поперек, неожиданно показала свое истинное, стогневное лицо: она хотела нас погубить, стиснуть в своих соленых ладонях, утянуть в бездну, убаюкать на темной постели из колышащихся водорослей...

— Толька?.. — выдохнул я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди брызг и колеблющихся утесов воды.

— Не знаю... — сказала моя жена сквозь рев свирепого, винопенного океана. Лоб ее пересекала глубокая, сочащаяся густой кровью царапина. — Я... я потеряла его... — Лицо ее было мокрым — то ли от слез, то ли от морской воды. — Я ПОТЕРЯЛА ЕГО!!! — Ее пальцы, вцепившиеся в край плексигласового обломка, побелели от напряжения, длиннющие волосы, которые она мне изредка, когда пребывала в игривом настроении, позволяла расчесывать, спутались, слиплись от пены, облепили лицо.

Я сжал зубы.

— Не дрейфь, любимая. Прорвемся. Как всегда.

— Как всегда... — эхом ответила она, немного успокоившись, и попыталась улыбнуться, все равно прекрасная, как Венера.

А высоко над нами реяли, скользили наперерез ветру альбатросы, орали благим матом, перекрикивали грохот бури, душу мне выворачивали наизнанку.

В принципе, это был еще не полный капут: утлая плексигласовая посудина могла выдержать, если б мы забрались в нее... Переждали бы непогоду, дотянули до берега... Могла бы выдержать. Однако, как я понял, чуть наклонив ее, только одного человека.

Одного.

Это поняла и Эвелина Зигг. Моя жена.

— Как всегда, — повторила она.

И я уже понимал, что сейчас произойдет, и, словно заколдованный, не мог даже... по щекам ее отхлестать, что ли? Застыл, словно ледяная вода проникла в сердце и вытеснила кровь собою.

А когда схлынула очередная волна, Эвелина быстро поцеловала меня в губы, шепнула:

— Толя... Найди...

И отпустила соломинку, за которую мы цеплялись. А у меня в голове гремела наперекор буре музыка с карнавала в Венеции, который нас познакомил. И волны плясали вокруг, как ряженые на этом карнавале.

После следующей волны я Эвелину уже не увидел...

Эвелина, Эвка, Э-ве-ли-на, морская королевна...

Что дальше было, я плохо помню. Вроде орал в беснующуюся тьму, звал ее, звал сына... но ответом был лишь рев злопевучего шторма.

А где-то высоко и далеко, в опрокинутом небе докладывал по команде об уничтожении цели командир ведущего «Торнадо». Через две недели он умрет от сердечной недостаточности.

Короче, сутки спустя, когда шторм разрядил свой боекомплект, меня подобрали кубинские рыбаки. Покушение на Фиделя сорвалось, как я узнал из газет (не сработал детонатор во взрывчатке на теле динамитероса), но меня это уже не интересовало.

Вот, в общем-то, и все. Слушать про то, как я полтора года, забросив работу, занимался только поисками пропавших жены и сына, вам, ребята, будет не интересно. Конечно, я их не нашел... Зато нашел в брюках, в которых переживал всю эту штормовую катавасию, кольцо, что я подарил Эвке на пятую годовщину свадьбы. Как я понимаю, она успела сунуть его в мой карман — до того, как... ну, сами понимаете...

Вот.

А потом я подал в отставку. Не было уже сил работать. Выдохся я после того случая. Спекся. Отставку командование приняло, даже не отговаривало. Я уехал сюда, под Балашиху. Ушел, короче говоря, от дел.

Ладно, ребята, что было, то было. Видать, у меня судьба такой.

28 июля, четверг, 07.02 по токийскому времени (01.02 по московскому времени).

Японский городовой

Несмотря на солидное историческое прошлое и близость к Эрмитажу, дом по адресу набережная р. Мойки, 29, особой архитектурной достопримечательностью не являлся.

Любопытно, думал Хутчиш, а с чего это японцы выбрали себе под консульство здание не где-нибудь, а рядом с Генштабом Ленинградской Военно-морской базы? И Нева отсюда в двух шагах...