Надежда Арусева - Солнечный дождь из черной дыры

– Стасик, сынок, ты меня понимаешь?! Как можно? – пьяно всхлипывал Вадик. – Она ж член семьи… На помойку… Чистую душу… Кто ж её так?.. Что за нелюди?.. Похорони её, сынок, прошу тебя…

Вадик не пошёл провожать в последний путь Клеопатру, а остался оплакивать её за столом.

Утром на работе Юлька нашла на столе новое письмо. А она так старалась забыть про первое и уже почти внушила себе, что эта злая шутка не будет иметь продолжения. Хотела было выбросить письмо, не читая, но потом подумала, вдруг оно наведёт на мысль об авторе.

Приветствую тебя, рыжая тупица!

С приездом! Скучала по мне? Продолжим раскрывать твои подслеповатые глазёнки на реальное положение вещей? Говорят, лучше горькая правда… Сегодняшнее письмо я посвящу твоим жалким умственным способностям. Тебя терпят здесь из жалости, только потому, что за тебя просила твоя покровительница с кафедры экономики. Ты ешь чужой хлеб, в твоих услугах здесь не нуждаются. Сложить три цифры может любой. От тебя было бы больше проку, если бы ты взяла ведро и швабру. Здесь работают учёные, а ты способна только подтирать их плевки с пола. Иди в уборщицы. Ведро, тряпка и швабра – твоё призвание!

До встречи!

Не целую! Противно!

Не навело… Это была какая-то ядовитая и беспредметная грязь. В голове не укладывалось, кому Юлька могла так насолить? Путешествие в другую жизнь закончилось. Дома всё как обычно, только злость вышла за границы семьи.

Пил Вадик уже более двух недель, больше недели не выходил из дому. Стол, диван, туалет. Вадик думал о Ларе, вспоминал какие-то счастливые моменты, много придумывал. Хотелось выговориться, до зуда в селезёнке! Можно было пить с приятелями, но выслушивать его там не стали бы, мелодрамы в их кругах не приветствовались. Отдушиной стал сын. Вадик, конечно, чувствовал, что не очень правильно рассказывать сыну подробности отношений с любовницей, но гнал от себя эти мысли. Стас не был слюнявым маменькиным сынком, он должен понять отца как мужчина мужчину. Иначе зачем сын? Как только Стас появлялся у них дома, Вадик требовал его к себе и рассказывал, жаловался, плакал, пока у него не отключалось сознание и он не засыпал прямо за столом. Тогда сын перетаскивал Вадика на диван, заботливо накрывал пледом и уходил спать сам. Чаще всего уже на рассвете.

Не зря говорят, что алкоголь не спасает от проблем, он даёт кратковременное забытье, а потом проблемы возвращаются с эффектом снежного кома. Если бы Вадик был способен мыслить такими категориями, как кризис среднего возраста, депрессия и уход от реальности, то он сказал бы, что потеря Лары оказалась для него гораздо более тяжёлой, чем он сам мог бы предполагать. Это была не просто любовница, даже не просто любимая женщина. Лара – это мечта, это возможность, может быть, далёкая, может быть, призрачная, даже неосуществимая и, вообще, совсем не обязательная к воплощению. Но всё-таки возможность какой-то совсем другой жизни, наполненной любовью женщины чувственной, эмоциональной, женщины, которая тебя ценит и восхищается тобой. Теперь этот шанс потерян, и именно сейчас этой жизни вдруг захотелось отчаянно. Так захотелось, что засосало под ложечкой и заныло сердце. Всё это Вадик чувствовал, не мог облечь в слова, но мучительно переживал.

Спасение Вадик искал в водке, другого способа он не знал. Он пил и старался вызвать в памяти образ Лары. С каждой рюмкой она становилась красивее, добрее, желанней. Вот она игриво улыбается, сочными влажными губами обхватывает крупную розовую виноградину. Ягода неожиданно лопается, брызгает соком. Лара смеётся, откидывает голову назад. Вадик любуется красивой белой шеей. Капля прозрачного виноградного сока с губ капает Ларе на обнажённую грудь и медленно, оставляя сладкий след, стекает в ложбинку. Пьяный Вадик улыбается своим мыслям. Вдруг милый образ растворяется в воздухе, и в сознание вплывает бледная физиономия Веры с вечно виноватым затравленным взглядом, тонкими бесцветными губами, привычно опущенными уголками рта.

– Вадичек, – ноет она, – не пей больше, хватит, тебе плохо будет. Ты же совсем не кушаешь. Я тебе мясо пожарила, посмотри, со сливочным соусом, как ты любишь. Вот компотик, минералочка, попей…

– Уйди! Сгинь! – орёт Вадик, наливает себе водки и залпом опрокидывает в себя. Он приходит в ярость при виде Веры. Она исчезает.

– Как несправедлива жизнь! – слышит Вадик голос в своей голове. Голос кажется ему отдалённо знакомым. – Почему полная жизни ослепительная красавица Лара гниёт в сырой земле?! А Вера, для которой нет особой разницы, по какую сторону границы между жизнью и смертью она находится, продолжает безрадостно коптить небо!

– Как он прав, этот голос, – думает Вадик, – именно это я и хотел сказать!

– Судьба забрала у тебя единственную радость! Что хорошего осталось в твоей жизни?

– Ничего! – отвечает голосу Вадик. – В моей жизни вообще мало было хорошего!

Что хорошего может быть в жизни у сына сантехника, тихого алкоголика, который всю жизнь ползал по ржавым трубам в грязных подвалах, иногда шабашил и прятал неучтённые доходы от жены, чтобы хватало на ежедневную бутылку? Чаще всего прятал неудачно, но на риск шёл сознательно. Его алкоголизм – единственное, в чём он не уступил жене. Жена, профсоюзный работник на заводе, считала свою работу самым важным делом в жизни, была жёсткой и бескомпромиссной как дома, так и на работе. Можно смело утверждать, что дома сын и муж испытывали облегчение, когда она ровно в восемь утра уходила на завод, а коллеги с трепетом ждали её отпуска. При этом принципиальность матери не позволяла пользоваться благами профсоюзной организации, и в детстве Вадик только один раз съездил в санаторий в Кисловодск, когда подошла очередь. Отец умер тихонечко, так же как и жил, во сне, когда Вадик учился в пятом классе. А мать, озлобленная старая фурия, до сих пор жила и здравствовала в их старой квартире. Смыслом её существования была годами длящаяся переписка с управляющими компаниями, скандалы и суды с соседями. Из своего детства Вадик вынес два желания – видеть мать как можно реже и в своей семье не допускать главенства жены. Поэтому, когда он познакомился с Верой, он долго не раздумывал, принимая решение жениться. Робкая Вера его полностью устраивала. С её матерью он опрометчиво познакомился уже после регистрации брака.

От жалости к себе Вадик заплакал. Когда в сознании возникла физиономия матери, такая, какой она была сейчас, худой, жёлтой, с чёрными провалами во рту вместо зубов и безумными глазами, Вадик почувствовал себя беспомощным ребёнком.

– На что живёшь?! – изрыгала она и брызгала ему в лицо слюной. – Вор! Мошенник! По тебе тюрьма плачет! Растратчик! Спекулянт! Фарцовщик!