Инна Штейн - Библиотечный детектив

Дверь не поддается, она налегает на нее всем телом и сквозь узкую щелку протискивается вовнутрь. Перед ней огромный тюремный двор, заполненный людьми. Мужчины, женщины, дети, опустив глаза, бесцельно бродят по каменным плитам, и над всем этим броуновским движением стоит невнятный шум: шорох, шелест, шуршание. Да это и неудивительно: каменные плиты покрыты черными, почти истлевшими листьями и обрывками бумаги. Ее тренированный взгляд безошибочно узнает книжные, журнальные, газетные страницы, изорванные в клочья. Нет ни малейшего ветерка, но некоторые из них вдруг вспархивают, как бабочки-капустницы, и улетают за каменную стену. Она подпрыгивает и хватает один такой обрывок.

Что там написано, ее пока не интересует. Ее интересуют эти люди, некоторые совершенно обыкновенные, из плоти и крови, некоторые уже начали таять, многие почти совсем прозрачные, как стекло, только мутное, давно не мытое нерадивой хозяйкой. Внимание ее привлекает молодой мужчина с зеленой ромашкой в петлице фрака. Он божественно некрасив и отчаянно влюблен. Его рука обнимает за плечи почти истаявшую тень юноши. «Вот кто был прехорошеньким», – думает она, вспоминая золотые кудри и васильковые глаза.

Влюбленная парочка исчезает в толпе, она разжимает маленький кулачок и читает потрясшие ее в юности строки: «И каждый, кто на свете жил., любимых убивал, один – жестокостью, другой – отравою похвал, трус – поцелуем, тот, кто смел, кинжалом наповал» .

В половине восьмого утра Анна Эразмовна тихонько выскользнула из дома. Все еще спали, она вечером предупредила, что должна срочно перед работой заплатить за переговоры, а то отключат телефон.

До райотдела транспортом ей было добираться неудобно, и она пошла пешком. Сначала спустилась по Ольгиевской до линии 28-го трамвая, пошла по Старопортофранковской мимо одного сквера (в Одессе их называют садиками), потом мимо другого, потом мимо 2-го роддома, в котором родила своих обожаемых деток, на остановке похвалила себя, что пошла пешком (28-го все еще не было), и стала спускаться по улице Градоначальницкой, ранее Перекопской победы. Ноги весело бежали вниз, прохожих было совсем мало, прохладный утренний ветерок выдул из головы все мрачные мысли, и Анна Эразмовна твердо решила, что главное – это жизнь и безопасность Андрея.

Милиция находилась рядом со Староконным базаром. По выходным она часто ходила сюда с детьми смотреть рыбок и птичек, собак и кошек, хомячков и морских свинок. Когда в доме перегорал утюг или тёк кран, муж искал в рядах нечто электрическое или канализационное, и не было случая, чтобы не нашел. Здесь и шмотки можно купить, и мелочевку всякую…короче, Староконный – это блошиный рынок Одессы, и одесситы любят его всем сердцем.

Возле райотдела она на секунду остановилась, надела на лицо маску библиотекарши и открыла дверь. Внутри было так пусто и уныло, как только и может быть поутру в казенном доме. На одной из облупленных дверей она прочитала табличку «О/У ОУР Литовченко В.А.», постучала и вошла.

За столом сидел спортивного вида мужик лет сорока с лицом, не обезображенным интеллектом.

– Здравствуйте, Анна Эразмовна, проходите, садитесь.

Анна Эразмовна насторожилась, произнести ее отчество вот так сразу, не исказив и не запнувшись, могли немногие. Надо было держать ухо востро.

– Доброе утро, извините, мне бы тоже хотелось узнать ваше имя-отчество, так легче будет разговаривать.

– Василий Антонович, – представился мент. «Василек-василек, мой любимый цветок», -пронеслось у нее в голове.

– Василий Антонович, я пришла к вам как член профкома библиотеки. Вы понимаете, мы все Мишину Любовь Дмитриевну уважали, она к нам после школы пришла, у нас институт культуры заочно закончила, на наших глазах замуж вышла, детей родила. Это ведь ненормально, человека убили, а кто, что, почему, никто не знает. Вот коллектив и хочет знать…

– Очень похвальное желание. Вижу, коллектив у вас здоровый, – с нескрываемой иронией произнес следователь. – Буквально вчера ваше начальство обращалось к нам по этому же поводу.

– Да? – растерялась Анна Эразмовна. – И что вы ответили?

– То же, что сейчас отвечу вам, уважаемая Анна Эразмовна. До конца следствия мы никаких сведений разглашать не имеем права. Может, это вы нам что-то хотите сообщить?

– Я вижу, вы уже поняли, никакой коллектив меня не посылал, глупости все это. Просто меня очень волнует Георгий. Вам не кажется, что любовник – это всегда фигура очень подозрительная?

– А у вас есть какие-то конкретные факты?

– Нет, никаких, – ей казалось, что она отвечает очень спокойно и уверенно.

– Так вот, у Георгия стопроцентное алиби. Его дед утверждает, что он в тот вечер из дома не выходил.

– Его дед?

– Да, его родной дедушка, Ставраки Константин Константинович, кстати, сотрудник вашей библиотеки. А вы что, не знали?

– Не знала. Раньше. Совсем недавно догадалась. Откуда он только взялся?

– Вопрос, конечно, интересный. Гражданин России, прописка московская, кстати, сейчас укатил в Москву.

– Как в Москву? И вы отпустили? Я в кино видела – у подозреваемых берут подписку о невыезде.

– Ну, мало ли что вы в кино видели, -насмешливо сказал мент. – Не волнуйтесь, мы свои меры приняли.

– А фамилия у него какая? Это, случайно, не секрет?

– Случайно не секрет. Хвамилия ему будет тоже Ставраки.

«Ню-ню», – восхитилась Анна Эразмовна, сама обожавшая коверкать великий и могучий. – «Вот вам и Вася-Василек».

– А вы фамилию отца не знаете? Это ведь фамилия матери.

~ Не интересовались. Это что, имеет какое-то значение?

– Может, и имеет. Отец у него то ли грузин, то ли армянин.

И она кратенько изложила Васильку содержание разговора с Захаровной.

– Да, это может быть важно. Идемте, Анна Эразмовна, вот мой сменщик явился, а то вы на работу опоздаете.

– У вас на самом деле так строго? – уже подъезжая к библиотеке, спросил следователь.

– На самом деле, – ответила Анна Эразмовна, которая всю дорогу размышляла о своем сне. -Василий Антонович, вы здесь остановите, а то вся библиотека будет знать, что я утром не из дома пришла. Скажут, мужика подцепила, да еще такого молодого и интересного.

Щеки Василька вдруг заалели, как маков цвет.

– Анна Эразмовна, если что-то вспомните или узнаете – звоните, – строго сказал он. «Жигуленок» обдал ее вонючим дымом из выхлопной трубы и умчался.

В отделе царило оживление: мадам Вильнер принесла бесплатную тощую газетенку с объявлениями, из тех, что стопками лежат в продуктовых магазинах. Сотрудники давно уже ничего не выписывали. Миновали времена, когда каждый получал и газеты, и научно-популярные, и толстые литературные журналы. Из, и так недлинного, списка жизненных удовольствий начисто выпало получение свежего номера журнала.