Светлана Ларионова - Тайны Острова Санта Круз

В одно утро на внеплановую перевязку ко мне привели высокого худого мужчину. Травма была пустяковая: порезался чем-то острым в спортзале. Мне предстояло стянуть разрезанную на пальце кожу стерильными пластырными полосками и проверять рану каждый день, пока не заживет. Следовало также выяснить, как и чем о порезался, во избежание новых травм. Я вынимала раствор для промывания раны из шкафчика и с облегчением думала, что отсчет администрации о принятых мерах предосторожности в спортзале не должен занять много времени, когда увидела на истории болезни имя потерпевшего: Олег Терехов. «Вот тебе раз, русский» – подумала я, и встретилась с холодным изучающим взглядом пациента.

– Привет, красавица, – растягивая слова, мягко сказал он по-русски . – Давно хотел с тобой побеседовать. Вишь, даже увечье себе нанес, – он пошевелил пальцем, из которого тут же пошла кровь.

Я словно очнулась от столбняка. Остановив кровь, я промыла рану и наложила пластыри.

– Так хотелось увидеть? – спросила я, убирая марлю в шкаф.

– Ну да, – ухмыльнулся он. Усмешка странным образом показалась мне знакомой. Зубы у него были плохие, почти коричневые от чефира. Передний верхний зуб был наполовину сломан. Мне вдруг пришло на ум слово «щербатый», и неприятно кольнуло в сердце. Я откровенно уставилась на Терехова.

– А как же, – продолжал он, – Так ведь не всегда встретишь земляка в этих краях.

– Да ну? – возразила я, – В Калифорнии как раз много русских.

Он осклабился:

– Может быть. Да только с Ёбурга ты одна, красотуля.

Внутри меня похолодело. Ёбург или Екат, – так обычно называли Екатеринбург, когда-то Свердловск, областной центр на Урале. В Екатеринбурге я провела пять лет своей жизни, которых были наполнены бесшабашным студенческим весельем, ночными пирушками и дискотеками. Неустанно крутились на кассетниках песни местных групп, к этому времени временно или насовсем перебравшихся в Питер: Наутилус Помпилиус, Чайф, Агата Кристи… В те времена волосы мои были коротко острижены и выкрашены в красный цвет, а лицо с утра буквально рисовалось: тональный крем, пудра трех оттенков, румяна на скулы и, словно маску – тени на веки и до бровей.

Пожелтевший от папирос палец Терехова снова зашевелился, проверяя, не туго ли я наложила бинт.

– Я смотрю, ты тут неплохо устроилась, – сказал он. – И с законом в ладах, и нашему брату помогаешь не сгнить тут на нарах.. Только смотри, красавица, не загордись слишком. Странная ты, говорят: уже сороковник, а на лодке живешь, на велике ездишь.. Что, денег не хватает, платят мало? Так ты обратись к кому надо, потолкуй, чё там, свой своего не выручит, а?

Я поймала себя на том, что во все глаза уставилась на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. Разговор шёл в одни ворота: Терехов обращался ко мне так, как будто я его хорошо знаю. Он, наверное, принимает меня за кого-то другого, другого объяснения нет, – решила я. И вдруг до меня дошел смысл сказанного: лодка, велосипед, Екатеринбург… Он действительно знает обо мне, но каким образом?! Мои ладони вспотели.

– Готово, – сказала я по-английски, словно ограждаясь чужим языком от его откровенно потешающегося надо мной взгляда. – Вы можете идти, – и кивнула охраннику, все это время безразлично ожидающему у двери.

В висках пульсировало. В душу втек противный липкий страх, и словно склеил меня изнутри, мешая дышать. Вдруг очень захотелось курить, – студенческая привычка, оставленная далеко позади, в Екатеринбурге.

– Не драматизируй!– оборвала я себя, брезгливо откладывая в сторону карточку Терехова и направляясь на ватных ногах к выходу, – Без фанатизма, Дина!

Выйдя из перевязочной, я увидела следующего по очереди пациента, я попросила охранника подождать пять минут. Стрельнув у удивленной Джейн сигаретку, я вышла на улицу и с удовольствием затянулась. От никотина меня с непривычки «повело», я расслабилась, и наконец-то смогла вдохнуть полной грудью. Безжалостно растоптав недокуренную сигарету, я отправилась назад, в перевязочную.

Глава шестая. Тени прошлого

Как это обычно и случается, именно в этот день, когда мне так хотелось уйти пораньше домой, пришлось остаться на внеурочные четыре часа. В другой день меня бы это только порадовало, но сегодня раздача таблеток в блоке номер один-четыре показалась мне бесконечной пыткой. Закончив с таблетками, я наконец-то принялась за отчет для администрации о принятых мерах предосторожности в спортзале, чтобы, не дай бог, еще кто из заключенных не порезал себе палец. После этого я открыла карточку Терехова. Он хмуро смотрел на меня с фотографии на первой странице: глубокие морщины, темный волосы, узкий нос, острый подбородок… Я его совершенно не знала, и среди своих знакомых в Екатеринбурге я его точно не видела. Терехов был на четыре года старше меня… Кто там был? Я и Катюха, моя лучшая задушевная подруга. Она меня и соблазнила приехать на учебу в политически-активный Сведловск. Ещё Лёлька, Анютка и Наташа. Четверо из нас учились в Университете на филфаке. В нашем Универе, помимо прочего, существовала химлаборатория, где опробовались песни Кормильцева в исполнении Славы Бутусова. Говорят, водку они там пили из лабораторных платиновых тиглей. Под эту водку и сигаретный дым рождались те песни, что играли тогда на всех кассетниках страны.

Катюшка приехала из области поступать, но провалилась на вступительных экзаменах, и работала секретарем-машинисткой, готовясь снова поступать на следующий год. Был конец восьмидесятых… Впятером мы зажигали на всю катушку, кочуя по общежитиям однокурсниц и чьим-то квартирам. Иногда нас заносило в злачные места, где мы курили «травку», и малознакомые парни натыкали вену шприцом, вводя себе в кровь коричневое варево. Я даже была кратко влюблена в такого парня: он казался мне эдаким лермонтовским героем: загадочным, немногословным, немного разочарованным в жизни и очень благородным. Чтобы проникнуть в его тайны, мне, очевидно, тоже следовало «ширяться по вене». К счастью, мое увлечение, как и попытки разговорить молчаливого «героя», оказалось коротким: я влюбилась в молодого врача скорой помощи, и под его влиянием мои похождения по злачным местам скоро сошли на нет. А вскоре и вовсе встретила своего будущего мужа Дениса… Может, Терехов был одним из таких шапочных знакомств? Но невероятно даже подумать о том, что он смог бы меня запомнить. Да и выглядела я тогда совершенно по-другому.

Список болезней Терехова был обширным, но обычным для американского тюремного медпункта: хроническая недостаточность печени, гепатит, мочекаменная болезнь, авитаминоз, подагра, шизофрения, мания величия. Пролистав карточку, я нашла список лекарств и внимательно изучила его. Терехову прописано принимать оланзапин, а в случае отказа предписано увеличить дозу и добавлять растворимую таблетку в питье и еду. Доза у Терехова была минимальной, что меня порадовало. Случаев отказа зарегистрировано не было. Впрочем, это ничего не значило: каждый зафиксированный отказ от психотропного препарата теоретически требует внимания врача, что ведет к потерянному на попытки дозвониться до психотерапевта времени. В случае удачного звонка от врача приходят туманные указания «следить, как прогрессирует болезнь»… Медсестра предпочитает конкретные дозы и часы; «следить, как прогрессирует болезнь» означает дополнительную писанину на полстраницы: мол, пациент не хамил, вещи на пол не бросал, от таблеток не отказывался, температура и пульс в норме, и кушает хорошо, словом – болезнь не сильно прогрессирует.... И так – каждую смену, по три раза на дню! Никто этим заниматься не хочет, поэтому, как правило, в случае отказа пациента от лекарства доза «по-тихому» увеличивается, таблетки незаметно растворяются в еде заключенного, и на этом попытка бунтарства заканчивается сама по себе. Оланзапин – довольно сильный противопсихический препарат, но при этом строгой отчетности по нему нет.