Наталья Никольская - Зловредная жертва

Зато теперь даже напакостившая в подъезде кошка не могла укрыться от его зоркого взора. Каждый раз, когда отчаянно скрипя ржавыми пружинами открывалась дверь, сердце его подскакивало и приваливалось куда-то.

„Теряю форму, – с тревогой подумал Костиков, – обычное визуальное наблюдение, даже не за вооруженным до зубов киллером, а я дергаюсь, будто выслеживаю монстра из ужастика. Надо бы корвалолчику попить“.

Эту мысль он так и не успел оформить до конца. Взревели пружины-сигнализация, и осточертевшая обшарпанная дверь вытолкнула очередного жителя дома, некого Бориса Ильича Садикова.

Тот постоял немного, бросил взгляд на свой балкон и медленно, постоянно озираясь, подошел к группе бабушек, сидевших в тени деревьев за типичным дворовым комплектом из грубо сколоченного стола и пары скамеек под крышей-домиком. Такие конструкции обычно служат для забивания козла и ночных молодежных посиделок. В этом дворе столик оккупировали бабушки.

Садиков подошел к честной компании и, вежливо поздоровавшись, сел. Старушки помолчали немного, вспуганные редким посетителем, и затараторили опять, делясь друг с другом обидами, рецептами и болезнями.

„Какое счастье, что я выбрал место для наблюдения так близко, – порадовался Игорь, – а впрочем, я специально встал поближе к месту дислокации дворовых сплетниц. Просто не сразу сам это понял. Наверное, сработала сыщицкая интуиция“.

Дождавшись паузы, Борис Ильич глубоко вздохнул, издав при этом вопль раненого зверя.

– Тьфу, напугал, проказник, – отшатнулась от него Таиска, – я уж грешным делом подумала, что трамвай с рельс сошел.

– Шуткуете? – не принял тот шутливого тона, – а подруженька ваша, невинно убиенная, в морге морозится.

– Ох-ох-ох, – вздохнула Паша, – да мы и сами никак прийти в себя не можем, как глаза закрою – так и стоит она, бедолага. Черт еще меня, дуру, дернул на нее в смерти посмотреть! Любопытство, будь оно проклято! Раньше не больно-то и крыс боялась, а теперь как мыша увижу, так и на стол запрыгиваю, будто девочка юная. По ночам снится, как они, мерзавки, над подруженькой моей надругались, – низкий голос Паши стал высоким, монолог прервался, и бабушка уткнула лицо в длинные кончики платка.

– Да, – глубокомысленно изрекла Таиска, – жизнь – штука неожиданная. Сейчас вот сидим тут с вами, об Аське печалимся, а завтра в люк провалишься и сваришься, как молочный поросенок.

– Да уж, где-где, а в нашем Тарасове люков открытых поболе будет, чем во всем Поволжье, – подхватила разговор баба Аня, маленькая, аккуратненькая старушка в довольно стильных брюках.

– И куда только властя смотрют, – радостно поддержала ее Таиска.

Садиков, почувствовав, что нужный ему разговор покидает свое русло, вернул приятельниц к старой теме.

– Не власти ругать надо, это всегда успеется. За Асю заступиться надо. Загубили душу невинную супостаты, и в рестораны шляются.

– Да что ты, не слыхал? Модестку зарестовали. Получит свое, негодник, будет знать, как бабушек убивать.

– Это Модест. А сожительница его, Шурка? При жизни мытарила Асю нашу, без исповеди в могилу отправила. И жирует, на наследство зарится.

– Дак, говорят, не виновная она, один Модест бабушку придушил, – робко пискнула баба Ася.

– Милиция нам не указ! – приструнил ее Садиков. – Нам виднее, кто у нас во дворе кого убил.

– Ой, бабоньки, что делается! – дошло до Паши, – значит, Модест один будет срок мотать, а шалава эта на Аськиной крови соком наливаться?

– Вот-вот, – подытожил Борис Ильич, – нельзя нам, значит, несправедливости этой допустить.

– А что делать?

– Бороться надо, – уже тише, оглядываясь – ответил Садиков.

Игорь совсем спрятался за мольбертом, стараясь принять как можно более безобидный вид. „Начинается“! – мелькнуло у него в голове.

– Надо петицию написать в милицию, – компетентным тоном говорил пенсионер, – привести улики, как тиранила Шурка Асю нашу, написать, что вдвоем с Модесткой они убийство совершили. Не могут глас народа они без внимания оставить! А если оставят, до высших властей дойдем. Надо самим себя оборонять, а то эта молодежь всех нас поодиночке замочит.

– А точно Шурка Асю убила-то? – засомневалась баба Аня.

– Против общества пойти хочешь? – бросил на нее испепеляющий взгляд Садиков.

– Да мне она ничего плохого-то не делала будто, – не сдавалась та.

– А кому она плохое делала? – уперла руки в бока Паша, – убивцы они тем и опасны, что под порядочных маскируются. А про нее нам Ася много понарассказывала, так что не обманет!

– Что-то и не знаю, – закручинилась баба Аня, – не решаюсь я на Шурку напраслину возводить.

– Кто еще не знает? – обвел презрительным взором старушек Садиков.

Под его взглядом одна за другой опускались покорные головы.

– Значит, пишем петицию и собираем подписи по всему городу, – заключил их вождь. Подписей надо собрать как можно больше, хорошо бы хоть тыщ десять.

– Десять? – засомневалась Паша.

– Ну, восемь. В общем, чем больше, тем лучше. В неделю должны управиться.

– Я не пойду, – твердо сказала баба Аня.

– И я, – раздался еще один робкий голос.

– Предатели пусть прозябают, патриоты – за мной, – скомандовал Борис Ильич и часть старушек, гуськом, покорно, пошли за своим руководителем.

Игорь стал быстро складывать мольберт. Копилка сведений о подозреваемом пополнилась, сегодня он вряд ли стал предпринимать что-либо еще, кроме организации бунта, так что можно идти домой, обработать результаты. При взгляде на свое творение его перекосило. Более жалкой мазни ему вряд ли приходилось видеть. Он вспомнил вдохновение, посетившее его совсем недавно, первые, удачные мазки и печально улыбнулся. Нельзя быть профессионалом в двух областях сразу!

Ставший уже привычным ритуал раздумывания над ходом следствия протекал, как обычно, в кабинете. Игорь дымил трубкой, бабуся время от времени украдкой тискала себе в нос щепоть табака и совсем не украдкой чихала. Она все время твердила, что чихание прочищает ей мысли, и чем громче чих, тем чище голова. Игорю же нравилось думать под аромат хорошего табака, а сама эта привычка придавала его образу налет снисходительной к слабости других мудрости.

Я думаю, что вся эта суета неспроста, – излагал он, – Садиков на уровне подсознания чувствует, что правда может всплыть, и пытается потопить как можно больше народа. С Модестом у него получилось почти сразу: если ты помнишь, то именно его навет и в дополнение к ним улики послужили причиной к аресту Красовского. Теперь он активно принялся за Сашу.

– Так ты уже точно знаешь, что он убивец? – подала голос бабуся.

– Нет. Я исхожу из возможности этого, а так как уверенность, как впрочем, и сомнения – одни из доминирующих качеств в работе следователя, то я считаю возможным говорить о Садикове как о реальном убийце.